– Где Карл? – потребовал я. – Что произошло с вашим сыном?
Его лицо побагровело.
– У меня нет сына, – вызывающе прошипел он на немецком, а потом плюнул мне в лицо. – Трусливый мальчик по имени Карл, должно быть, нагулянный, ибо не может быть, чтобы он был от меня. Он был такой же свиньей, как и ты.
– Где он? – снова спросил я, сдерживая себя изо всех сил.
Оскар лукаво улыбнулся, как мог бы любой другой человек, а потом нервно засмеялся и сказал:
– Наверное, прячется, как и положено трусу, каковым он и является. – Он сделал паузу и плюнул мне в ноги. – Оставь меня. Я устал разговаривать со свиньей.
Позже вечером я наткнулся на Элизабет Рихтер. Она помогала нескольким маленьким детям, которые потеряли своих родителей. Элизабет питалась лучше, чем большинство заключенных. Ее отправили убираться в доме одной семьи в городе Маутхаузен, где, находясь под менее строгим надзором, у нее была возможность каждый день поддерживать свои силы, доедая объедки за хозяевами.
Когда она увидела меня, то слегка улыбнулась.
– Вы сделали это, – прошептала она. – Слава Богу, что вы сделали это!
Прошло почти четыре месяца, когда я последний раз видел Элизабет в лагере, но чувство вины за то, что случилось с ней и ее семьей из-за моих действий, было таким же свежим и реальным, как в тот день, когда я видел, как Оскар утопил Арлу и Алоизу. Увидев ее, я…
Дедушка становился все более зажатым. Раньше я его таким не видел. Я не мог рассмотреть его лица, но я слышал слезы в его голосе и предположил, что его щеки становятся влажными.
– Я… разрыдался. Я сказал:
– Мне так жаль, Элизабет! Если бы не я, для вас все могло бы сложиться совсем по-другому. Простите… я ужасно сожалею.
Она отошла на несколько шагов от детей и приложила палец к губам.
– Тссс, – тихо сказала она. – Вам не стоит извиняться за то, что вам неподвластно.
– Но я привел их прямо к вам. Это была моя вина! Я клянусь, впрочем, если бы я знал, что подвергаю вас опасности…
Она сочувственно улыбнулась.
– Если вы настаиваете на своей вине, то я вижу только один выход.
Я спросил, что она имеет в виду, и она сказала:
– Это.
Элизабет выпрямилась и максимально мягким голосом произнесла:
– Я прощаю вас.
Теперь дедушка плакал без тени смущения. Я ясно представил, как слезы катятся по складкам и морщинам его много повидавшего лица и капают на деревянную коробку, стоявшую у его ног.
– Я прощаю вас, – повторил он с еще большим усилием. – До сегодняшнего дня, – сказал он, выговаривая каждое слово с особой тщательностью, словно приказывая мне сосредоточиться, – эти слова остаются для меня, несомненно, самыми дорогими в моей жизни. По большому счету, я думаю, что они спасли мне жизнь так же, как это сделал Карл.