— Елена, привет, — голос Алекса едва пробивался сквозь фонящую гулкость сети.
— Здравствуй, коль не шутишь, — я усмехнулась.
— Что? Плохо слышно… — пробубнил он, стараясь говорить, как можно громче.
— Я говорю, здравствуй. Как дела? — мне тоже пришлось почти кричать.
— Знаешь, Елена, я тут подумал. А не сходить ли тебе со мной завтра на встречу с одной писательницей?
— Зачем? — я удивилась его предложению. После того, как мы расстались, прошло полгода, и за это время он звонил, кажется, только несколько раз.
— Ну, понимаешь…
— Алекс, я ничего не слышу. Или перезвони, или говори четче.
— Давай встретимся завтра в шесть. Помнишь, наше кафе возле старого парка? Прямо там, у входа.
— Хорошо, — я повесила трубку и вернулась к пахнущей лаком шахматной доске.
— Мам, ты еще хочешь играть? — Филипп похлопал карими глазами. — Может быть лучше в карты?
Я встала с дивана и, подойдя к окну, посмотрела, как закат окрашивает кровельную жесть соседнего дома в мародерский багрянец.
— Нет. Я не хочу в карты, — вид сгущающихся сумерек вызвал у меня ноющую тоску. — Иди-ка ты почитай перед сном. Хватит на сегодня игр.
Он на несколько секунд сделал расстроенное лицо, но быстро отвлекшись на какую-то веселую мысль, улыбнулся и убежал в свою комнату. Посмотрев ему вслед, я пожалела, что не умею так быстро забывать неприятности. Зачем звонил Алекс? Ах, да… Какая-то писательница… Он всегда посещает разные лекции, на которых ему преподносят истину, завернутую в красочные обертки. Он этим живет…
Я еще раз взглянула на уходящее за высоковольтные столбы солнце. Из приоткрытой форточки пахнуло черемуховой пряностью. Пусть начнется новый день — отчего-то мне кажется, что он принесет мне надежду.
По кухне распространился сладкий запах имбирных капель и чабрецового меда — из кружки, в которой я намешал себе противопростудный чай, выплеснулась лужица и растеклась по волнистой клеенке.
— Сынок, подлезь, пожалуйста, под стол. Там из-под дальней ножки выскочила картонка. Да, да. Сложи ее еще разок, а то она совсем стерлась.
— Так? — Артур высунул голову и сильно треснулся о табуретку. — Дурацкая мебель! Качается или нет?
— Не ругайся, малыш. Все отлично. Можешь вылезать, — я посмотрел на то, как он потирает ушибленное место и потянулся рукой к ящику, в котором у меня стояли склянки с лекарствами. — Вот, давай на ватку и приложим. Через пять минут перестанет болеть…
— Папа! Отстань ты от меня с этими примочками, — он быстро вышел и хлопнул дверью своей комнаты.
Совсем стал взрослый. Пятнадцать лет серьезный возраст для подростка — пора показывать характер. Я улыбнулся и отхлебнул свой отвар. Сейчас прогреюсь и прилягу на диван полистать томик стихов, купленный вчера у букиниста. Кажется, хорошая поэзия, жаль только, что автор оказался незаслуженно забыт…