— Прости меня, — сказала Ева, схватив Эдгара за руку. — Это я виновата. Но зато у нас теперь много еды, и даже есть деньги! И нас никто не собирался побить камнями. Если всё так хорошо, почему ты не делал так раньше?
Эдгар промолчал. В глазах его были пустота и замешательство; очевидно, он не знал что отвечать.
Ева, впрочем, уже заняла себя другими мыслями. Разговор настроил её на печальный лад. За каждым кустом мерещились знакомые, десятки тысяч раз исхоженные окрестности родной деревни. Потом она вспомнила, как хотела оказаться в Риме, и тяжело вздохнула. Не видать ей пустынного Рима, если все римляне такие беспокойные, что регулярно вскакивают из земли и лезут в драку. Очень хотелось спросить у великана, разглядел ли он, кто всё-таки появился из брюха деревянной лошади, но, наблюдая задумчиво выпяченную нижнюю его губу, Ева никак не могла решиться заговорить.
Так прошла добрая половина дня. Ослик, казалось, не знал усталости. Когда съехали к обочине возле речушки, чтобы утолить жажду, перекусить и дать отдых ногам единственного члена их маленькой компании, который хоть как-то эти ноги использует, Господь приплясывал на месте и будто бы не мог дождаться, когда на него снова возложат ношу. На Эдгара и особенно на Еву он смотрел с удивительно живым, человеческим выражением укоризны. Еву живость этого взгляда немного настораживала — в своих фантазиях она могла наделить животных какими угодно человеческими чувствами, и иногда даже эти фантазии продолжали существовать как бы сами по себе, под исполненном интересом, но пассивном наблюдении хозяйки, однако никогда они не оставались жить против её воли. А, между тем, уж конечно она не хотела видеть милого ослика обиженным.
Эдгар ничему не удивлялся. Он ходил, как пришибленный, приближался к Господу по спирали и непрестанно бормотал молитвы, как будто возводя из них вокруг себя крепость.
«Наверное, стоило остаться дома», — думала Ева, дёргая себя за мочку уха и наблюдая, с каким трепетом великан общается со своим ослом, посылая ему легчайшие сигналы натяжением и ослаблением поводьев. К полудню немного потеплело (хотя туман так и не рассеялся), и Ева позволила себе расстаться с плащом, оставив его лежать в повозке. Мимоходом она подумала о том, что стоит выбрать на какой-нибудь речке удобную запруду и постирать нижнее платье. Эдгар, похоже, свою одежду не стирал вовсе. На локтях его рубахи были дыры и слой грязи, котта потеряла всякий цвет, если, конечно, он у неё когда-нибудь был, и была похожа на питона, которые, по слухам, обитают где-то далеко на юге и питаются людьми. Единственным исключением были бурые пятна на рукавах. Потом мысли её возвращались к прежнему: — «Я маленький человечек, но даже самый маленький человечек может всё испортить у больших людей. Особенно маленький человечек».