Они молча выпили еще вина и опять задумались каждый о своем. Вскоре Павел Ильич понял, что Сашина задумчивость перешла в глубокий сон. Павел Ильич еще постоял на балконе, вдыхая аромат летнего парка. Когда сумерки сгустились и западный краешек неба потерял свою розовую окраску, он отправился в маленькую комнату и, не раздеваясь, лег на стоящую там старенькую кушетку.
Сон постепенно охватывал его и уносил в то бесконечно далекое время, когда они с Эвриалой и Тимофеем уходили из Рима, покидая Италию, как он тогда думал, навсегда. Вместе с ними уходили четыре стражника, бросившие тело своего господина в придорожный ров возле дома Павла и отказавшиеся расстаться с самозванным апостолом. Павел ощущал, что потеряно все. Главное потеряна его собственная вера в свою правоту. Погибала его родина под тупыми и жестокими ударами метрополии. Иудейский народ разбегался по миру, с тем чтобы, как предполагал Павел, сгинуть и раствориться среди языческих племен. Да и сам Рим был обречен. Павел понимал это и считал, что брошенные им и Петром семена тоже погибнут вместе со всем миром, погружающимся в безысходный хаос. Он хотел уйти подальше на север и где-нибудь в Галлии, в безлюдных лесах, провести остаток своих дней среди любимых им людей. Еще в самом начале пути сопровождавшие их стражники раздобыли для всех лошадей. И хотя Павел понимал, что они украдены из солдатских конюшен, он не стал сопротивляться, как делал бы это еще совсем недавно. Ему было все равно. Все фамильные ценности он замуровал в стене своего дома в Иерусалиме во время последнего путешествия, и с собой у него почти не было денег, только несколько украшений, сохраненных и спрятанных Эвриалой после их с Петром ареста. Он готов был жить своим трудом, насколько позволят силы. Будучи от рождения богатым аристократом, Павел, тем не менее, освоил некоторые ремесла мог быть гончаром, обойщиком, а Петр в дни их совместных странствий обучил его еще плести сети и ловить рыбу.
Кавалькада из семерых всадников горными козьими тропами подходила к альпийским перевалам, за которыми тянулись бескрайние галльские леса. Была ранняя осень, тепло еще не покинуло долины, но вершины гор уже покрывал снег. Они остановились на привал в Аосте, там позднее возникнет город — северные ворота в Италию. А тогда это было безлюдное место, откуда открывался величественный вид на Монблан. Стражники расположились чуть поодаль, все еще испытывая смущение и страх перед Павлом. На своем костре они жарили пойманную ими козу. Когда мясо было готово, Тит почтительно поднес еду Павлу, Эвриале и Тимофею. До главного перевала оставался один переход, и этот день должен был стать пропастью, которая проляжет между их прошлой жизнью, со всеми страданиями и радостями, и неведомым пока будущим, от которого все они ждали покоя и тишины. В глубоком молчании люди смотрели на скрывающиеся во мраке ночи заснеженные вершины.