Павел и не предполагал, что внутри тюремного комплекса существуют особые территории, не только ничем не напоминающие место заключения, но по своему убранству и архитектуре не уступающие настоящим дворцам. Через небольшой, но ухоженный и изысканный сад его провели к увитой виноградом беседке, где за накрытым столом его дожидался уже знакомый старик. Сопровождавший Павла охранник молча удалился и они остались вдвоем.
— Поешьте спокойно, а потом уж побеседуем. У нас с вами много времени.
Павел положил себе на тарелку овощей и сыра, налил в бокал красного вина. Он наслаждался каждым вздохом, каждым солнечным лучем, ароматом сада и запахом здоровой человеческой еды. Он не знал еще, чем закончится разговор с этим странным посетителем. Свободой или… снова во тьму? Но тогда к чему все эти торжественные приготовления?
— А вы не составите мне компанию? — спросил он старика.
— Я не голоден, ответил тот. Впрочем, я уже давно вас жду и, пожалуй, поем немного. — Он слегка заикался.
Старик положил себе все то же, что и Павел, и, отломив кусок хлеба, поднялся, тяжело опираясь на край стола. Он откинул капюшон, и потрясенный Павел увидел, что это старый раввин, черная кипа и длинные пейсы не оставляли в том ни малейшего сомнения. Не обращая внимания на удивление Павла, он произнес молитвы на хлеб и на вино и вновь опустился на сиденье.
— Повторите! Ведь вы же еврей, не так ли? — обратился он к Павлу.
— Был когда-то, пожал плечами Павел.
— Вы что, предали свой народ?
Чувствуя себя неловко под острым испытующим взором старика, Павел встал и произнес молитву. Несколько минут они ели молча.
— Как вас зовут? неожиданно спросил старик.
— Паоло. Паоло Элиацци.
— Странная для Италии фамилия, даже для итальянского еврея. Ну да ладно. Вы знаете, сколько вам лет?
— Какое это имеет значение? Я и сам уже не знаю своего возраста, так же, как не знаю, сколько лет я провел здесь, в этой вонючей камере, из которой вы меня сегодня столь любезно вызволили. Не знаю, правда, почему и надолго ли, и кто вы.
Старик отодвинул в сторону тарелку и положил на стол объемистую тетрадь с пожелтевшими страницами.
— Меня зовут рав Мозес, если вам угодно знать.
— С каких это пор раввины пользуются таким почетом в этом католическом царстве?
— Ни с каких. То, что сейчас происходит, это временное явление, стечение обстоятельств. Тщательно подготовленное, хорошо оплаченное, разумеется. Но по этому поводу я, с вашего позволения, ничего более объяснять не буду.
Они выпили по бокалу вина, и рав Мозес продолжил:
— Итак, перед нами книга учета заключенных, в которой значится и ваше имя.