мы хотим все поправить…
…мы не знаем, куда нас везут. Мы вообще ничего не знаем. Ясно только, что мы в Эдинбурге. В салоне жарко и душно, и дышать под проклятым пластиковым мешком почти невозможно.
Мы потеряли сумочку.
Голоса.
— Надо натянуть ему что-то на голову перед тем, как я его выебу.
Горман.
— Сдурел? Это же мужик, педик!
Голос незнакомый.
— Я и не собираюсь совать ему хуй в задницу. Загоним палку, посмотрим, сколько он примет.
— Клево придумал.
Нас вытаскивают из машины и тащат по лестнице вверх. Лестница. Мы видим ступеньки под ногами. Толчок в спину. Нас заставляют идти быстрее, и мы спотыкаемся на наших гребаных каблуках, но упасть не дают — нас подхватывают и снова толкают в спину.
— Пошевеливайся, пидер хуев!
— Давай, говнюк, тащи свою ебаную задницу!
Мы в каком-то заброшенном здании, под ногами битое стекло. Никого, никаких звуков, кроме тех, которые издаем мы сами. Лестница кончается, и нас вталкивают в комнату. Голосов становится больше. Есть и девичий. Я узнаю его.
— Я так и знала, что где-то его видела.
Эстелла.
— У него и тогда был мешок на башке?
— Не умничай!
Чувствую острую боль в паху. Прикрываю яйца руками. Под пальцами ткань юбки.
— Хороший удар, Окки!
Окки! Меня пнул Окки!
— Дело вот какое, мальчики… и девочки, — слышится голос Лексо. — Нам придется разделаться с ним, и вы все понимаете, что это значит.
— Будем считать, что он наша подопытная свинка, — говорит кто-то еще, кажется, Лидделл.
Эстелла нервно смеется. Думает, что они шутят.
— Ничего не знаю и знать не хочу, — говорит она.
— Не дури, Лексо. — Лидделл. — Полицейского убивать нельзя. Этому и без нас пиздец.
Еще один голос, слегка задыхающийся, испуганный.
— Плохие шутки, парни… перестаньте… убивать нельзя, он же полицейский…
Это мой обидчик Окки.
— Заткнись на хуй! — говорит Упырь, и я даже на расстоянии чувствую, как вздрагивает Окки. — С тобой потом разберемся, стукач гребаный. Нам все известно.
— Я не стукач, — жалобно ноет Окки.
Бедняга. Вечно он встревает между молотом и наковальней.
— Лексо прав, — продолжает Упырь. — Пиздюк слишком много знает. Знает, что мы уделали того парня.
— А теперь уделаем его самого, — насмешливо вставляет Лексо. — Мертвецы сказок не рассказывают. Подпалим домишко вместе с ним, и концы в воду.
Кто-то срывает с меня мешок. Свет бьет в глаза, и мы мигаем. Смотрим на них. Их четверо. Все та же четверка плюс Окки и Эстелла. Лидделл направляет нам в лицо старую лампу.
Сумочка лежит на полке. Рядом топчется Сеттерингтон.
Мы уже начинаем приходить в себя. Не стоило им забирать сумочку. Лицо болит, глаза слезятся, но мы уже думаем. Мы видим их. Лампа нам не мешает. Они смотрят на нас.