И рыжуха тряхнула расчесанной гривой, звякнула бубенчиком, пошла в разбег.
* * *
Ехали, оказывается, к Николаевскому вокзалу.
Там Пожарский из кареты выскочил, букет расправил и легко, через ступеньку, взбежал по вокзальной лестнице. «Ангелы-хранители» последовали за ним, держа обычную дистанцию.
Тогда мнимый извозчик вылез из саней. Как бы прогуливаясь, приблизился к возку, уронил рукавицу и нагнулся. Распрямился не сразу. Исподтишка поглядел вокруг и вдруг сильнейшим, но из-за молниеносности почти незаметным ударом кулака переломил крепление рессоры. Карета вздрогнула, чуть покосилась. Кучер обеспокоенно свесился с козел, но ничего подозрительного не увидел, потому что Фандорин уже распрямился и смотрел в другую сторону.
Потом, пока сидел в санях, несколько раз отказался от ездоков с питерского поезда, причем одно предложение было исключительно выгодным: до Сокольников за руль с четвертаком.
Пожарский вернулся не один, а с весьма миловидной молодой дамой. Она прятала лицо в розы и смеялась счастливым смехом. И князь был не таким, как обычно, — его лицо светилось беззаботностью и весельем.
Красотка обняла его свободной рукой за плечи и поцеловала в губы, да так страстно, что у Глеба Георгиевича съехала на бок кунья шапка.
Фандорин поневоле качнул головой, удивляясь неожиданностям человеческой натуры. Кто бы мог подумать, что хищноядный петербуржский честолюбец способен на столь романтическое поведение. Однако при чем здесь БГ?
Стоило князю подсадить свою спутницу в возок, как тот самым решительным образом просел вправо, и сделалось ясно, что ехать в нем нет никакой возможности.
Тогда Эраст Петрович натянул шапку пониже на глаза, поднял воротник и, лихо щелкнув кнутом, подкатил прямо к месту происшествия.
— А вот саночки легкия владимирския! — заорал статский советник фальцетом, не имевшим ничего общего с обыкновенным его голосом. — Садись, ваше благородие, отвезу тебя с мамзелью куда пожелаешь, и возьму недорого: рупчик, да еще полрупчика и четверть рупчика на чай-сахарок!
Пожарский мельком глянул на удальца, потом на скособоченный возок и сказал:
— Отвезешь барышню на Лубянскую площадь. А я, — обратился он уже к приезжей, — сяду к своим абрекам и на Тверской. Жду известий.
Усаживаясь в сани и накрывая колени медвежьей полостью, красавица сказала по-французски:
— Только умоляю, милый, никаких полицейских штучек, никакой слежки. Он обязательно почует.
— Ты меня обижаешь, Жюли, — ответил Пожарский на том же языке. — Я ведь, кажется, никогда тебя не подводил.
Эраст Петрович дернул вожжи и погнал лошадку по Каланчевке в сторону Садово-Спасской.