— Не хило затарили, — поцокал я языком и кликнул Чонга.
В прихожей послышались легкие шаги, затем в дверном проеме возник мальчик. — Я здесь Учитель.
— Держи, это тебе с приятелями, — подозвав его к себе, сказал я, после чего загрузил подставленный подол накидки едой с фруктами.
— А теперь отправляйся спать, — напутствовал юного послушника.
— Сесе, — поклонился тот и засеменил назад. Спустя минуту внизу хлопнула дверь, и все стихло.
Спать не хотелось, в окна заглядывала желтая луна, которая здесь казалась намного ближе и таинственней.
Чуть подумав, я извлек из холодильника одну из бутылок — это был виски «Бурбон», накинул на плечи накидку, и, прихватив сигареты с бокалом, вышел на окаймлявшую дом террасу.
Там, откупорив бутылку, уселся в тростниковый шезлонг, набулькал в бокал, выпил, закурил и вспомнил слова старого ламы о трактате.
Писательство я уважал и в прошлой жизни, выйдя в отставку, даже накропал десяток книг. Правда, без особого успеха.
— Напиши путевой дневник, — сказал вдруг внутри моряк (составляющие всегда просыпались, когда я потреблял горячительные напитки).
— Точно, — поддержали его остальные три. — И прими еще бокал. А то пока до нас дошло, все рассосалось.
Я внял, поскольку с составляющими приходилось считаться. Как-никак они были моей второй натурой и консультантами.
Бурбон был много крепче других напитков, и те оживились.
— Это будет не та хрень, что ты писал раньше, — крякнул прокурор, исполнивший не одну тысячу документов.
— Точно, — выдохнул воздух чекист. — Может получиться триллер мирового класса.
— А бабок за него дадут? — что-то понюхал внутри шахтер.
— Потом догонят и еще дадут, — икнул моряк. — Ну конечно, дурик.
— В таком случае, я тоже «за» — согласился горняк. — Давай, лама, наливай еще. За консенсус!
— Спасибо ребята, — всхлипнул я, снова потянувшись за бутылкой.
Проснувшись на заре, Увата прислушался к себе (внутри умиротворенно храпели), совершил утренний моцион, выпил пару чашек кофе, сваренного Чонгом и стал накручивать диск телефона.
Через пятнадцать минут к дому подкатил вызванный лимузин, я уселся на заднее сидение, кивнув сидевшему впереди шоферу, — в город, сын мой. — Трогай.
За боковым окошком, в легкой, пахнущей кострами дымке, закачались осенние пейзажи равнины и предгорий, далее мы вырулили с проселочной дороги на главную, и шофер прибавил скорость.
Столица уже проснулась и жила своей размеренной жизнью.
По главным улицам катили нечастые малолитражки, ярко раскрашенные грузовики и автобусы, они колоритно дополнялись влекомыми косматыми лошадками повозками крестьян, везущими на базары плоды своих трудов; регулировщики махали жезлами на перекрестках, а по тротуарам неспешно шли прохожие и стайки обвешенных фотоаппаратами туристов-бездельников из Европы.