Еще через пару минут все кончилось. Цирковой атлет корчился на помосте, победивший принимал овации. Далее распорядитель вручил ему приз, крепыш, поплевав на пальцы, демонстративно пересчитал купюры, и, прихватив халат, исчез среди зрителей.
— Подстава, — решил я, став ждать, дальнейшего развития событий.
Вызов, повторился с той же суммой, второй из любителей проиграл, и толпа разочарованно взвыла.
— Бой последний и завершающий! — заорал распорядитель, обходя арену, после чего, потрясая деньгами в руках, удвоил ставку. Смельчаков больше не находилось, зазывала стал подзадоривать зрителей, и мы с Кайманом переглянулись.
Вслед за этим я снял накидку, сунув ее приятелю, и растолкав зевак, влез на помост.
— Ты не из Шаолиня[210]? — подозрительно оглядел мою одежду распорядитель.
— Нет, уважаемый. Всего лишь странствующий монах. Хочу попытать счастья.
— Ну, тогда держись, — осклабился делец, сделав знак рукой. — Твой противник именно оттуда.
В ту же минуту из-за ширмы нарисовался моих лет человек, с плоским лицом, стороны, как принято в каратэ, поприветствовали друг друга поклонами «рицу-рей», после чего приняли боевые стойки.
Противник был подготовлен много лучше. Обработав меня серией ударов, которые я с трудом отразил, он пробил ногой «еко-гери»[211] в корпус, и у меня екнула селезенка.
При второй атаке Уваате удалось выполнить подсечку, и азиат грохнулся на помост. Но, тут же вскочив, взвился в воздух и саданул мне пяткой в лоб. Едва не расколов череп.
От всех этих сотрясений и пинков, внутри пробудились составляющие.
— Наших бьют! Полундра! — зарычали шахтер с моряком; прокурор гавкнул, — расстреляю! А чекист выдал приказ: — брось эту мутотень, давай самбо!
Мои силы учетверились, я поменял стойку и, выполнив защитный блок, уцепил противника за запястье. Далее последовал рывок на себя, резкий поворот, и тело каратиста полетело за канаты.
Сбив нескольких зевак, он врубился башкой в опорный столб, шапито качнулся, а зрители шарахнулись к выходу.
— Молодца! — заулюлюкал Кайман. — Знай наших!
Распорядитель с кислой миной на лице вручил мне сальную пачку купюр, бойца утащили за ширму, а толпа, оживленно переговариваясь, повалила наружу.
Вышли и мы. Решив тут же подкрепиться.
Чуть позже оба ламы сидели в небольшой харчевне, наворачивая тибетские пельмени «момо» с острым соусом и запивая их ячменным пивом. Каждый пельмень напоминал цветочный бутон, был сочным и пахучим.
— Жить, как говорится, хорошо! — утер сальные губы Кайман, заказывая по второй порции.
— А хорошо жить еще лучше! — поднял я кружку.