Но она была слишком суровой. Бессонными ночами мозг отыскивал причины для такой лютой мести – и, увы, находил их во множестве.
В какой-то момент Арсений Андреевич понял, что очень скоро может умереть. Эта мысль не напугала его, а лишь расстроила единственным – потерей Верочки, которой он недонасладился, которую недолюбил. Бокал редкого вина лишь на четверть был выпит, и поглощение его капельками, как редчайший эликсир, для обретения равновесного состояния души и тела окажется невозможным. Иратова не заботило, что он не воспользовался своим материальным состоянием досыта, понимая, что человеческое бытие – лишь короткий переход между одним и другим, а бескорыстная любовь улучшает человека в глазах Бога. Там, где он был обретен, уже построены замки для его бессмертной души, на вечном фундаменте, нерушимые и прекрасные… Или сначала стыд… Но стыд, пусть и через тысячелетия, закончится…
– Я люблю тебя! – Верочка гладила волосы Иратова, черные, словно вороново крыло, с седой прядью, волнистой и похожей на зиму, падающие к плечам. – Люблю тебя!.. – и целовала его красивое, с чертами демона, лицо, не торопясь, касаясь его почти с одинаковыми промежутками времени. Висок, щека, скулы – и к шее опускались ее чувственные губы.
В такие секунды Арсению Андреевичу казалось, что он почти выздоровел, он даже коротко наслаждался – до того момента, пока не понимал, что из глаз текут слезы. Это было фу!!! фу! – недостойное его каменного стержня, гранита, из которого он весь состоял. В камнях нет слез… Он отстранял Верочку и властно велел уходить.
Иратов, пытаясь самостоятельно выяснить, что с ним происходит, часами рыскал в Интернете, отыскивая, благодаря совершенному английскому, статьи на профессиональных медицинских европейских сайтах по его проблематике, изучал белок G, химию расстройства, средства блокировки адреналина, но, углубляясь в медицинскую терминологию, все отчетливее осознавал, что единого лечения от таких состояний просто не существует. Для него стало откровением, что множество великих людей почти не выходили из дому, мучимые паническими атаками десятилетиями, умирая в одиночестве, и, вероятно, ему, придавленному страхами, также суждено скончаться в четырех стенах лишенным полноценной жизни.
Иратов говорил с Верочкой:
– Не хочу, чтобы ты тратила свою жизнь на мое безумие!
– Ты не безумен…
– Все равно, я инвалид.
– Я твоя жена.
– Нет, мы не в браке и клятвами не обременены!
– Иратов, не будьте гадом!
– У тебя еще будет судьба! – Он протягивал свои красивые руки с длинными пальцами к лицу Верочки и гладил ее по щеке. – Все будет, поверь мне!