Мальчик странно посмотрел на немецкого офицера, не поняв, что все это означает. Тем не менее, сжав галеты рукой, нехотя удалился, все время, оглядываясь в его сторону.
Ольбрихт бросил в сторону Васи подбадривающий, прощальный взгляд, а за тем громко и властно приказал: — К машинам!
Когда немцы скрылись за поворотом, главарь отряда схватил за грудки малолетку и, уже немного оправившись от удара, зло прорычал:
— Ты думаешь, я в штаны наложил, глядя на этого фрица? Ошибаешься малец. Не на того нарвались. Их власть сейчас кончилась, они уехали. Теперь я власть.
— Оставь его, Михась. Поехали. Сам дойдет.
— Чтобы я этого жидка оставил в живых? Да я что дурак?
Он же нас всех заложит "краснозадым".
— Отпустите меня, пан полицейский. Я никому про вас не скажу,— стал жалобно ныть мальчик.
— Я вам "большакам" не верю! Ты слышишь, малец не верю. Вы горазды, брехать, как и твой батька и дед. "Колхознички", вашу мать.
При упоминании родных, мальчик весь сжался, оскалился. За тем рванулся изо всех сил и выскочил из бандита.
— Ах ты, щенок! — зло и страшно, выплюнув кровавый сгусток из-за рта, прорычал Яцевич. Выхватив у подчиненного карабин, стал целиться в убегающего босоного мальчика.
— Не стреляй, Михась! — стали выкрикивать его подчиненные. — Не стреляй! Пусть живет!
— Не на того нарвались, чтобы по скуле бить, господа хорошие!
Поймав Васю на мушку, бандит профессионально как опытный стрелок, затаив дыхание, плавно нажал на курок.
Раздался оглушительный выстрел.
— Кар-рррр. — Закаркало всполошенное воронье, неохотно взлетая из пепелища и садясь на обгорелые ближайшие деревья.
Мальчик как подкошенный упал на дорогу. Немного прополз вперед. Приподнял на секунду голову, выискивая кого-то. Затем безвольно уткнулся в грязь. Небольшая маслянисто-темная лужица моментально обагрилась кровью ребенка. Откинутая в сторону правая рука по-прежнему сжимала немецкие галеты. Он был мертв.
Капитан Ольбрихт вздрогнул, услышав отдаленный одиночный выстрел. Его лицо побагровело. Он хотел было что-то сказать Брайнеру.
-Успокойтесь, господин гауптман,— тут же встрял обер-лейтенант Риккерт, видя, как почернел командир.— Это и должно было быть. Я не знаю ни одной нации похожую на русскую, где бы классовая борьба в период революции приобрела такой ожесточенный характер. Здесь брат шел на брата, сын на отца.
— Вы о чем говорите, Риккерт?
— Все о том, господин гауптман. О них. О русских мародерах.
— Наверное, вы правы Карл....,— тяжело вздохнул Ольбрихт, затем, подумав, глубокомысленно добавил: — Во всем виноват большевизм, против которого мы и начали войну. Хотя..., это скорее официальная пропаганда.