Услышав плач и визг Шуры, Катя и Клава выбежали из дома. Стали на защиту. Они набросились с кулачками на рыжего красноармейца. Лупили бойца куда попади.
— Стоять!— взревел старший политрук. — Расстреляю всех! Кто сделает хоть шаг,— и, выхватив револьвер с кобуры, выстрелил в воздух.
Девочки остолбенели, замолчали. Шура тряслась в истерике.
-Люди...! Помогите! — заголосила Акулина, кинулась к воротам на улицу. Кто был рядом из сельчан, мгновенно пропали. Соседка Абрамиха ехидно заметила: — Вот 'табе' и большаки,— и переваливаясь из стороны в сторону, словно утка, двинулась домой.
— Кривошеин! — зарычал красный политрук. — Что стоишь? Выводи жеребца. Сбор батареи у Хатовни. Танки вот-вот будут...
— Мама, уже глубоко? Хватит копать?— оторвала Акулину от навеявших воспоминаний дочь.
— Хватит, говоришь? — мать посмотрела в яму.— Хорошо, пусть хватит. Поверю в твою арифметику. — Катя, лезь в ямку, подравняй по краям и будем прятать сундук.— Акулина вновь стала деятельной.
Катя, как белочка, запрыгнула в неглубокую яму и принялась выгребать землю, перемешанную с конским навозом.
— Фу, как воняет! — пропищала Клава, принеся кружку с водой.— Мама, возьми, попей.
— Спасибо, Клавочка.
— Жалко, Пашку. Он был сильный. Мне улыбался. Где он сейчас, мама? -Девочка, вдруг вспомнила о жеребце, наблюдая за работой Кати.
— Где? Съели красноармейцы Пашку, Клавочка. Они были голодные и тощие, — сострила мать, не щадя детских душ. Рот саркатически дернулся. Перед ее глазами вновь появилась на мгновенье картина схватки с рыжим артиллеристом и яростным политруком. — Катя, вылезай с ямы, — Акулина поднялась с сундука. — Будем 'хавать' наши 'пажитки'.
-Бог в помощь, Акулина! — вдруг, как гром среди ясного неба, раздался голос Абрамихи. Соседка незаметно подкралась к сараю и давно наблюдала за возней Дедушкиных. — Что меня не позвала, Акулина? Дети, вон, надрываются. Колька мой, в один миг припрятал бы твое барахло.
От неожиданности Акулина перекрестилась: — Господи! Помоги и сохрани! Повернувшись в сторону не званого гостя, зло бросила:
— Тебе что надо, соседка? Уходи! Сами управимся. — Затем внимательно, строго посмотрела в глаза низкорослой, тыквообразной бабы. — Ты о Николае обмолвилась. А где он, твой Николай? Что-то не видно его.
— Николай?— замялась Абрамиха. — Где и твои, старшие: Михаил и Вера. Уехал.
— Мои старшие в Пропойск ушли с отступающими красными. Не оставаться же им под немцами. Твоего Николая не видели на призывном пункте, хотя говорили люди, повестка ему была.