— Такое не забывается, Николет,— задумчиво ответил Ольбрихт. — Я вижу, и ты Степана не забыла. А ведь прошла целая жизнь.
Николет вздрогнула. От мимолетных воспоминаний о муже, ее глаза чуть увлажнились. Она сильнее прижалась к сыну.
— Франц, пойдем дальше, я уже передохнула. Степа нас ждет.
— Пойдем, дорогая Николет. Я выполняю волю Степана. Бог видит, в последний раз. Марта меня не отпускала после перенесенного в прошлом году инфаркта. Я настоял. Ты же знаешь меня. Да вот, Катюша, правнучка, поддержала меня своим приездом из Москвы.
Ольбрихт тяжело вздохнул и развернулся вперед. — Ну, егоза, веди меня дальше, — отдал он команду правнучке шутливым тоном, пытаясь сбить тягостное настроение, и тростью указал дальнейший путь движения.
— Могилы, могилы, могилы.... Сколько же русских людей похоронено далеко от Родины? — подумала вдруг Екатерина, медленно продвигаясь с прадедом из Германии по каменистой дорожке. — Галицины, Гагарины, Волконские, Нарышкины, Строгоновы, — бегло читала девушка именитые русские фамилии на щербатых могильных мраморных плитах с православными крестами. — Ни оградок, ни помпезности, а князья, да графы. Не как у нас в России — у Кремлевской стены. Все просто и на века. — Она замедлила шаг у могилы генерала Юденича.
— Дедушка, смотри, живые цветы в горшочках.
— Видимо, генерала уважали, раз могила ухожена. Кто-то присматривает за ней.
— Возможно и уважали, только белые, дедушка. Вон их сколько лежит. Генерал Юденич был когда-то грозой для большевиков. Командовал Северо-Западной армией белогвардейцев во время Гражданской войны. Чуть Петербург не взял. Когда армию разбили — бежал сюда. Умер... — Катя наклонилась и прочитала вслух, — 1933 году.... Александра Николаевна Юденич, рожденная Жемчужникова. Это его жена. Скончалась — 1962 году.
— Пойдем, Катюша, пожилым людям нельзя долго находиться на солнце. Не забывай, мне 92 года. Николет, конечно, моложе меня, но щадить надо и ее возраст.
— Тогда догоняйте, — весело произнесла девушка и быстрее пошла вперед.
Преодолев сотню метров по каменистой дорожке вниз, спустившись с пригорка, группа вскоре подошла к двум могилам, близко расположенным друг возле друга на одной площадке. Престарелый Ольбрихт придержал правнучку: — Не торопись, Катюша, пусть первой пройдет Николет.
Девушка посторонилась, пропуская вперед по узкой дорожке пожилую француженку с сыном. Николет выглядела бледной и подавленной. Здесь у могил она моментально изменилась, на глазах ослабла и потускнела. Прочитав, какую— то короткую молитву и, возложив на надгробную плиту две розы, где покоился ее отец Ермолинский Иван Николаевич — штабс-капитан Врангелевской армии, она подошла к следующей могиле. Здесь же возле креста положила цветы, также прочла короткую молитву, после чего не сдержав слез, запричитала: — Степушка, милый мой! Я снова у твоей могилы. Всю жизнь тебя ждала. Всю жизнь. Все слезы пролила, все глаза просмотрела, но ты не вернулся с той войны. Не выполнил обещания. Оставил меня одну.... Верность хранила тебе, любимый.... Ох, как мне было одной тяжело.... Не пошла замуж за другого. Не было таких чубастых, как ты, Степа.... Постарела и увяла, как цветок в поле.... Сын давно вырос. Степушкой назвала. В мэрии работает. Я всю жизнь с цветами провозилась. В работе и находила утешение. Сейчас внуки занимаются... Магазины им отдала. — Женщина на минуту замолкла, перестала плакать, только старчески шмыгала покрасневшим носиком, держась рукой за крест, но через небольшое время о чем-то вспомнив, вновь всхлипнула: — Состарилась я, Степа, в одиночестве. Скоро к тебе приду.... Ты примешь меня к себе? Примешь, милый, я знаю, примешь. Ты любил меня, я видела это по твоим глазам.... Ох, как любил.... Столько лет прошло, а помню, как будто вчера расстались.... Как пили кофе.... Ели сыр "Банон".... Как любили друг друга...