— Опять началось!— Франц ястребом подлетел к жене, грубо схватил за плечи. Сна как не бывало. — Что ты такое говоришь, Марта? Сколько можно повторять? Идет война. Русские и американцы на пороге Рейха. Готовится оборонительная операция. Я весь в работе. Не до тебя сейчас. Пойми ты, наконец! Франц, словно клещами, сдавливал Марту. Вены на шее вздулись от злости. — Я просто взбешусь от твоих претензий! От твоей бледности и полноты. От твоих слез. От твоего горохового супа. А Криволапов, свое получит, гаденыш.
— Значит, не до меня? ...Отпусти, мне больно, — взвыла жена. Слезы хлынули с миндальных глаз. — Значит, не до нашего ре— бе-ноч-ка...?
— Что? О каком ребенке ты говоришь? — Пальцы слабеют, выкатываются глаза. — Не неси чушь, Марта!
— О нашем ребеночке, Франц. О нашем..., — еще пуще голосит Марта. — Я на пятом месяце беременности... Ты такой внимательный, разведчик, боевой офицер, что даже не заметил, как я понесла плод от тебя...
— О, мой бог! — Франц испуганно отшатнулся от Марты. — Этого не может быть? Нам только ребенка не хватало. Я видел, что ты набрала в весе, но даже мысленно не связывал округлые формы с беременностью. Ну, зачем, зачем, Марта? — Ольбрихт, схватился за голову, удрученно забегал по комнате. — Идет война. Я могу погибнуть. И вообще...!
— Вот оно что? — Марта с горечью смотрела на мужа, перестала реветь. — Ты не рад нашему ребенку!
— Причем здесь рад, не рад? Я всегда хотел иметь полноценную семью.
— Не рад мой, суженый, не рад, — утвердительно покачала головой Марта.
— Не в этом дело, Марта. Просто, рождение ребенка сейчас, очень некстати.... А может....? — Угрюмые глаза загорелись надеждой. Франц уставился на жену, не смея договорить фразу.
Марта онемела от задумки мужа. Она не ожидала подобной реакции на свою беременность. Душа заполнилась раскаленной лавой, состоящей из обиды и возмущения. Молодая женщина поняла, на что толкает супруг. Ей, хотелось, броситься на Франца, расцарапать до крови лицо, дать звонкую пощечину. Но она была воспитанной немкой. Порывы негодования, несмотря на молодость, сумела быстро затушить.
— Бесполезная выходка, — подумала она. — Мужа эгоиста перевоспитает только большое личное горе. — Этого не было в жизни Франца. Да и ударить старшего офицера нацистской армии, она не могла. Боялась. Ее поступок истолковали бы в пользу мужа при бракоразводном процессе. Марта не желала развода. Не для того она выходила замуж, чтобы при первой трудности пасовать. — Время утихомирит Франца, — успокаивала она себя.
Скрипят пружины. Марта молча сползла с кровати. Пухлым кулачком стерла застывшие слезы и не глядя на мужа, шлепает мимо. Франц нервничает, ждет ответа. Взглядом прощупывает, словно рентгеновским аппаратом, ее чуть выступающий животик. Под шелковой ночной сорочкой в утробе матери теплилась новая жизнь. Марта оглядывается только на выходе. Голова приподнята. В глазах — сдержанность, расчет. — Хорошей ночи, дорогой супруг, — произносит сухим официальным тоном. — Завтрак, как обычно, в восемь утра. Отдыхай. И знай, я никому не позволю разбить нашу семью...