Йохима нисколько не огорчило, что французскую столицу — мечту туристов всего мира — Дани посоветовал на этот раз объехать. Во-первых, одного-двух часов имеющихся в их распоряжении, было явно недостаточно даже для самого поверхностного путевого впечатления, а во-вторых, в это время суток могли возникнуть серьезные проблемы с проездом по центру города и парковкой и, наконец, Париж еще не утих после майских студенческих волнений. Ежедневно поступали сообщения о новых, зачастую стихийных бунтах и демонстрациях студентов вкупе с примкнувшей к ним разнообразной шушерой.
Дани взахлеб рассказывал о сложившейся ситуации впрямую отразившейся на театральном деле: многие театры, присоединившиеся к бунтующим, открыто противопоставили себя правительству. Искусство как бы стало в оппозицию к государству, отстаивая анархический бунт, проповедуя сексуальную свободу вместо пуританской буржуазной морали и неустойчивость, зыбкость как способ существования.
— Эх, господин профессор, — сокрушался Дани, — могли бы вы там, в своей глуши представить, что по американским штатам разъезжают театрики, ну что-то вроде общин хиппи, которые устраивают свои действа, где попало — в амбарах, гаражах, подвалах. Вначале зрителям предлагают покурить «травку», потом раздеться, а потом… Ну, как бы это выразиться поделикатнее торжествует сексуальная революция, так сказать, коллективный протест… Как это вы там в Австрии обходитесь без этого?
— Все-таки это лучше, чем выпускать кишки или пускать в ход гильотины, — бросил Йохим, с интересом изучая содержимое пакета с провизией.
— А я, видимо, слишком старомоден и, наверное, осторожен, что значит — умен. Меня вовсе не тянет расправиться с «традиционными ценностями» в компании этих немытых «детей цветов» и остервенелых «левых», разгромить бабкин бутик со всеми ее шанелями, корденами — «приспешниками разлагающейся буржуазии», измазать дерьмом стены отчего дома и, возглавив какой-нибудь «театр улицы» подбивать сограждан к повальному греху прямо на Каннской набережной или во дворце Шайо… Уф, Ехи, ты даже не представляешь какой я теперь консервативный, тухлый тип! — Дани перехватил у друга круассан.
— Как раз по мне, — Йохим удовлетворенно жевал сандвич. Бунтарство и социальные страсти вообще мало беспокоили его. Они отвращали, как некая патология, развивающаяся у людей, не способных, как правило, к созидательной деятельности. Его же личными врагами были смерть и разрушение — предательские и незаконные, т. е. происходящие вне естественных природных санкций. Позиция Дани возражений не вызывала. Но для актера, чья карьера находилась в прямой взаимосвязи с «веяниями времени», ситуация, конечно же, была не простой.