Однако я чересчур «отдалился от темы». Разговор шел о любви! Святое небесное чувство! Блаженное слияние двух существ в чаяньи третьего! Победоносное чувство, которому «все возрасты покорны». Вздор! Сентименты! Кислятина! Что такое любовь, ее экстазы и проч., и проч., и проч.? Предположим, что Вам какая-нибудь «нежная чистая» девушка мечтательно признается: «Вчера… вечером я сидела у окна… Оно выходит в сад… И читала Надсона[72]. Вдруг неожиданно какое-то грустное чудное чувство охватило меня, какая-то нежная тоска, захотелось выплакать накипевшие слезы на милой груди!». Вы, конечно, умилитесь: «Весенняя грусть, предчувствие первой любви». А я скажу: «Девка, видно, на возрасте — пора и замуж. Ишь ее разбирает!». Она врет, что в груди у ней появилось тоскливое сладкое чувство; не в груди, а пониже. Помните, что сказал Платон[73]: «Область высокого и святого в груди человека, а область животных желаний — в животе». Вы восклицаете: «А поэты! Данте! Лермонтов! Эдгар По!». Так ведь поэты! Лермонтов вон говорит:
Мгновение вместе мы были,
Но вечность — ничто перед ним!
Все чувства мы вдруг истощили,
Сожгли поцелуем одним?
[74]Едва ли вы удовлетворитесь минутой да поцелуем. Вам нужно что-нибудь посущественнее. Или Эдгар По:
…Ни ангелы неба, ни демоны тьмы
Разлучить никогда не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Аннабель-Ли.
И всегда луч луны навевает мне сны
О пленительной Аннабель-Ли.
И зажжется ль звезда — вижу очи всегда
Обольстительной Аннабель-Ли.
И в мерцаньи ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной, с невестой, с любовью моей,
Рядом с ней распростерт я вдали
В саркофаге приморской земли.
[75]У вас не так, друзья мои, совсем не так. Серафимы вам не завидуют, и в саркофаг за своим «предметом» вы не полезете. Во-первых, потому что: умерла Дарья, — найдется Акулина; во-вторых, вы или «социальное существо», обязанное «служить обществу» (а бросить служение из-за «личного влечения» подло), или вы — верующий: понадеетесь на Бога, примете с кротостью и смирением ниспосланное Небом испытание и, как наш Васенька Жуковский[76],пожалуй, в семьдесят лет женитесь на шестнадцатилетней. Идиллия ветхозаветная, одним словом. Да, многоуважаемые! Небесничанье ваше гроша не стоит. Тут вот что:
Лишь шумела река
Перекатной волной,
Да скользила рука
Оно и хорошо: сияние бедняжки Луны, которой суждено на все гадости смотреть, пенье соловья, рука на персях и сладкое небесное чувство.
А не проще ли было бы так: «Вы в настроении? А вы? Даже очень! Ну и прекрасно!». А то прелюдия очень долгая. Заодно с любовью не коснуться ли и дружбы. Вот еще дьяволизм! Я, например, своего друга скушал, а он, бедняга, даже и не почуял: дескать, это я сам до такой глубины добрался. А я думаю: держи карман! Как видите: небольшая хитрость. Скажу я вам, так и быть, что по-настоящему люблю и во что фанатически верю. Во власть и красоту! И пойду за эту власть и красоту куда угодно и стану рабом власти и красоты. Самому бы мне хотелось иметь эту власть и эту красоту, да нет! Еще мелко плаваю. Чего-то еще не хватает во мне! Ах, хотел бы я стать Императором мира; тем, кто несет воскресение и смерть миру. Больше всего я хочу бесконечного могущества, сконцентрирования в себе всего прекрасного, порочного и божественного.