Да, усталость, изношенность и смерть, несмотря на все механизации, автоматизации и рационализации. Нередко так оно и было. Чаще случалось другое. А именно: выяснялось, что в продолжение ряда лет «показатели завышали», и никто этого своевременно обнаружить не мог. И вдруг в один прекрасный день высший партийный руководящий орган замечал… Далее следовали выклики по поводу всеведения, проницательности, мудрости этого высшего органа. Хотя — черт возьми! — какая тут мудрость и проницательность: быть водимым за нос долгие годы, не чувствовать этого и наконец в какой-то чересчур уж критический момент выявить этот прискорбный факт.
Но кто бы посмел намекнуть на это обстоятельство? Про себя-то все отлично знали о нем.
— Одну породу на-гора даем, — уверял меня шахтер одной из великих кочегарок, — то ли угля мало, то ли не дошли еще до него… Достаем породу, а нам записывают уголь, да еще и приписывают. А иначе жить и работать нельзя. Мы получаем тысячи, начальника премируют десятками тысяч — и все в порядке. Когда-нибудь поймают, да хай им черт, пока живем!
Кризисы… Экономические катастрофы… Это все происходит где-то далеко, в буржуазном мире. И там капиталисты и банкиры во время экономических катастроф стреляются, а безработные устраивают шествия по всей стране, вплоть до парламента. А мы не стреляемся, мы — хай им черт! — живем. Живем посреди этой самой катастрофы, как посреди привычного домашнего хлама.
А все-таки что произойдет завтра? «Что ждет нас: гибель иль успех?» В нашей сказочной стране и то, и другое возможно. Заранее ничего нельзя предвидеть. Все решает бестолковая, истинно русская случайность. Дело-то на песце построено, а потому удача возможна. У нас всякая крепкая реальность, каждое прочное здание на песце строятся и — ничего — держатся. А построишь не на песце, так, пожалуй, и рухнет. Завтра посмотрим, к кому этот песчаный грунт окажется благосклонным.
По улице шел пьяный и мычал. На груди у него красовалась колодка орденов. Герой. Он покачивался и мычал. Увидел меня, остановился. Мне стало не по себе. Вечер, окраина города, когда и в городе на улицах, близких к центру, в 11–12 часов ночи нельзя пройти без опасения. Любой хулиган может очень крепко ударить, не будем упоминать о таком пустяке, как оскорбление словом. К этому мы привыкли. Чуть ли не со смехом рассказываем приятелям: «А он меня сволочью назвал (или проституткой), но ничего, не ударил. А у меня сердце в пятки упало, ну, думаю, в котлету превратит. А он так раза два повторил: „Сволочь! Паразит!“. И по-о-шел себе. Я дух перевел: черт с ним! — думаю. По милициям да по судам таскаться толку мало, да и времени не хватит, да еще как суд решит. А он, хулиган-то, может быть, отличник производства. Еще клевету припишут. Свидетелей нет. Попробуй, докажи». Тут начинают сыпаться бесконечные рассказы о самых затейливых и оригинальных случаях хулиганств, избиений, грабежей и убийств.