Сейчас я живу в мотеле «Хэмптон-Инн», расположенном в получасе езды от Майлоу. Номер в сутки здесь стоит шестьдесят долларов, и штат возместит мне расходы на проживание. Соседний номер занимает Напарник — мой внушительных размеров и вооруженный до зубов помощник, который носит только черные костюмы и везде меня сопровождает. Напарник — мой водитель, телохранитель, доверенное лицо, ассистент по юридической части, кэдди[1] и единственный друг. Его преданностью я обязан решению присяжных, признавших его невиновным в убийстве наркополицейского, который работал под прикрытием. Мы вышли из зала суда рука об руку и с тех пор не разлучались. По меньшей мере дважды его пытались убить полицейские, находясь не при исполнении. Один раз они приходили за мной. Но пока нам удается держаться. Или, точнее сказать, вовремя залегать на дно.
В восемь утра Напарник стучит в мою дверь. Пора идти. Мы здороваемся и усаживаемся в мою машину — большой черный фургон, оснащенный всем необходимым. Поскольку он служит еще и офисом, то задние сиденья расположены вокруг небольшого складного столика. Здесь есть диван, на котором мне нередко приходится ночевать. Стекла всех окошек затонированы и пуленепробиваемы. В фургоне имеется телевизор, музыкальный центр, Интернет, холодильник, бар, пара пистолетов и смена одежды. Я сажусь на переднее сиденье рядом с Напарником, и, выезжая со стоянки, мы перекусываем сандвичами с колбасой, которыми предусмотрительно запаслись в закусочной. Перед нами едет полицейская машина без опознавательных знаков, сопровождающая нас в Майлоу. Позади держится еще одна. Последнее письмо с угрозой физической расправы мы получили два дня назад по электронной почте.
Напарник разговаривает, только если я к нему обращаюсь. Я не устанавливал такого правила, но оно мне по душе. Напарника ничуть не смущает долгое молчание, и меня тоже. За несколько лет немногословного общения мы научились понимать друг друга с помощью кивков, подмигивания и пауз. На полпути к Майлоу я открываю папку с делом и начинаю черкать заметки.
Двойное убийство было настолько чудовищным, что за него не брался ни один местный адвокат. После ареста на Гарди достаточно было просто взглянуть, чтобы отбросить любые сомнения в его виновности. Длинные крашеные, черные как смоль волосы, причудливый набор пирсинга выше шеи и татуировок ниже ее, стальные серьги под стать, холодные светлые глаза и ухмылка, говорившая: «Ладно, я это сделал, что теперь?» В своем первом репортаже местная газета Майлоу описала его как «члена сатанинского культа, уже привлекавшегося за растление малолетних».