— Я скучал по тебе, Мэрдж.
— Привет, морячок.
Мы обнялись. На ее губах я почувствовал вкус мяса, запах которого услышал еще в холле. Она запустила мне руку в волосы и взъерошила их.
— Они не выпадут, — сказал я, — они вшиты в череп.
— Глупости.
— Извини, что поздно.
Она повернула голову и радостно улыбнулась. Сейчас Мэрджори была похожа на маленькую девочку: большие зеленые глаза и симпатичное личико потерялись в растрепанных волосах.
— Я приготовила мясо, но оно немного суховато.
— Я не голоден.
— Ты даже не заметил цветы.
— Ты что, опять в морге работаешь?
— Ублюдок, — сказала она и нежно меня поцеловала.
В углу «ящик» надрывался дешевой истерией: британская справедливость побеждала жирных немецких фашистов, кричащих: «Свиньи!»
— Цветы от моей мамы к празднику. Она желает, чтобы праздник повторился.
— А что, ты собираешься еще раз отметить двадцатидевятилетие в этом году?
Мэрджори ударила ребром ладони мне по ребрам. Удар оказался болезненным: она достаточно хорошо изучила анатомию.
— Не принимай близко к сердцу, — выдохнул я, — это всего лишь шутка.
— Оставь свои вшивые шуточки для ребят с подводной лодки.
Она обняла меня и прижалась теснее. Поцеловала, отстранилась, заглянула в мои глаза, стараясь прочитать в них свое будущее.
Я еще раз поцеловал ее. Этот поцелуй удался лучше.
— Я начинаю удивляться… — Ее слова потонули в очередном моем поцелуе.
В электрическом термостате, который мог поддерживать нужную температуру часами, стоял наполненный кофейник. Я налил немного в чашку Мэрджори и отхлебнул. Вкус был как у металлических опилок с добавлением хинина. Я поднял голову.
— Приготовить еще?
— Нет. — Я взял ее руку. Эта чрезмерная любовная забота нервировала меня. — Ради бога, сядь. — Потянулся и отломил кусочек шоколадки, которую она ела до моего прихода. — Я не хочу ни есть, ни пить.
На экране герои увели ключи от нового секретного самолета из-под самого носа гестаповца со свиными глазками, который не переставая щелкал каблуками и орал «Хайль, Гитлер!» Двое английских хитрецов отсалютовали ему в ответ и, забравшись в самолет, обменялись понимающими улыбками.
— Не знаю, почему смотрю это, — сказала Мэрджори.
— Когда смотришь подобные фильмы, то удивляешься, почему нам понадобилось целых шесть лет, чтобы выиграть эту чертову войну, — ответил я.
— Сними плащ.
— Мне и так хорошо.
— Ты что, выпил, дорогой? — она улыбнулась. Она никогда не видела меня пьяным, но всегда подозревала, что я могу напиться.
— Нет.
— Ты дрожишь.
Я хотел рассказать ей о квартире и о фотографиях мужчины, обнаруженных там, но знал, что она скептически отнесется к этому рассказу: Мэрджори доктор, а они все такие.