— А вы предпочитаете все делать тихо-мирно?
— Мы получаем информацию, полковник. И не надо посвящать в это русских.
— Нет смысла сейчас спорить об этом, сынок. Решение будут принимать начальники намного выше нас.
— Я надеюсь на это.
— Вы думаете, что я пришел в Центр, чтобы создать империю? — Он махнул рукой. — Думаете, думаете. Не надо отрицать, я вижу вас насквозь. Это же и Фоксуэлла раздражает. Но вы жестоко ошибаетесь. Это не то задание, которое я хотел получить, парень. — Сидя в глубоком кресле, атлетичный полковник морской пехоты был похож на уставшего старого кукольника, который дергает за веревочки и улыбается. — Я здесь, чтобы делать реальное дело, и вам в это лучше поверить.
— Хорошо. По крайней мере мы оба презираем землевладельцев.
Он наклонился вперед и шлепнул меня по руке.
— Молодец, сынок! — Шлегель улыбнулся. Это была тяжелая натянутая гримаса, подходящая для тех случаев, когда человек напрягает глаза, вглядываясь в ледяной ландшафт. Симпатизировать ему будет трудно, но он и не похож на очаровашку.
Он повернулся и пластиковыми щипцами взболтал лед в кувшине.
— Кстати, как вы попали в Центр? — сосредоточился он на размешивании напитка.
— Я был знаком с Фоксуэллом. Мы встретились в баре, когда я искал работу.
— Ну-ну, сынок. Сейчас больше никто не ищет работу. У тебя был год на написание диссертации и на рассмотрение множества довольно хороших предложений.
— Грош им цена, если предложение из Центра оказалось наилучшим.
— Но ты получил степень магистра, изучил другие науки: математика и экономика, убедительное сочетание!
— В свое время не очень.
— Но Фоксуэлл помог устроиться?
— У него много знакомых.
— Я слышал об этом. — И он опять уставился на меня. Фоксуэлл и Шлегель! Похоже, дело идет к неизбежному столкновению характеров. Тому, кто окажется на коленях, не позавидуешь. И к чему эти разговоры о землевладельцах… Ферди не землевладелец, но, без сомнения, он всегда будет для Шлегеля объектом ненависти, пока не появится настоящий землевладелец в золоченой карете. И Ферди выдержит это?
— Он сказал в отделе планирования, что я имею достаточный опыт работы на компьютере. А потом научил меня, что нужно сказать.
— Прямо мистер Все-Улажу-Сам. — Обожания в его голосе не было.
— Я отработал свой хлеб.
— Я не это имею в виду. — Шлегель улыбнулся мне открытой голливудской улыбкой а ля «одобрено министерством здравоохранения». Но улыбка не была ободряющей.
Из соседней комнаты слышались крики детей, заглушавшие звук телевизора. Раздались мягкие шаги, кто-то пробежал по дому, затем дважды хлопнула дверь на кухню и стали бросать крышки от мусорных баков на кучу компоста. Шлегель потер лицо.