Рэйко наложила на лоб Кэй холодное полотенце и стерла кровь с ее лица. Потом она осмотрела живот Кэй и, обнаружив там большие синяки, стала настаивать, чтобы та обратилась к врачу. Ёсияма приблизился, заглянул в лицо Кэй, и его слезы закапали на ее живот. Набухшие вены на ее висках подрагивали, и она продолжала сплевывать какую-то желтую жидкость. Веки, белок и даже радужная оболочка ее правого глаза были абсолютно красными. Рэйко разжала разбитые губы Кэй и засунула между ними какую-то губку, стараясь остановить кровотечение от выбитого зуба.
– Прости меня, прости меня, Кэй, – нежно-хриплым голосом шептал Ёсияма.
Кадзуо закончил перевязку на ноге и произнес:
– Чего? Простить тебя? Хорошо, что ты наконец об этом сказал.
– Иди умойся! – Рэйко пнула Ёсияма и указала ему в сторону кухни. – Не могу больше смотреть на тебя в таком виде. Давай, вымой лицо!
Когда Окинава спросил: «Хочешь, чтобы я тебя уколол?» – Кэй убрала руку с живота и отрицательно покачала головой.
Постанывая, она сказала:
– Простите меня все, нам было так славно, а теперь все кончено, я решила завязать.
– Нам было не так уж и хорошо, не надо про это, – сказал с ухмылкой Окинава.
Ёсияма снова принялся рыдать.
– Кэй, не говори, что ты завязываешь, умоляю, не оставляй меня, прости меня, я все для тебя сделаю.
Окинава пихнул его в сторону кухни.
– Послушай, уже все улажено. Иди и вымой рожу!
Ёсияма согласно кивнул и, вытирая рукавом лицо, отправился на кухню. До нас донеслось журчание воды.
Когда он вернулся в комнату, Кадзуо громко заорал.
– С этим парнем не все в порядке, – сказал, покачав головой, Окинава.
Левое запястье Ёсияма было разрезано, и кровь струилась на ковер. Рэйко завизжала и закрыла глаза руками. Кадзуо вскочил и крикнул:
– Рю, вызывай «скорую»!
Зажимая дрожащей рукой рану, Ёсияма сипло произнес:
– Теперь тебе наконец все понятно, Кэй? Я уже собрался вызывать «скорую», но Кэй схватила меня за руку и остановила. Поддерживаемая Рэйко, она поднялась и пристально посмотрела в глаза Ёсияма. Она подошла к нему и нежно прикоснулась к ране. Он перестал плакать. Она приподняла его разрезанное запястье к своим глазам. Говорила она с трудом, кривя распухшие губы:
– Ёсияма, нам всем нужно сейчас поесть, никто из нас не обедал, поэтому нам нужно выйти и где-то перекусить. Если хочешь помирать, то иди и умирай в одиночку, годится? Чтобы у Рю не было неприятностей, выйди отсюда и помирай один.
* * *
Медсестра с букетом цветов прошла по лакированному полу коридора. Женщина только в одном носке, вторая ступня была обернута бинтом с желтыми пятнами, уныло сгибала и разгибала ногу, глядя на большой букет в блестящем целлофане, потом похлопала по плечу лежащую рядом соседку, похожую на ее мать, и прошептала: