придал всей этой истории большого значения. Но когда верховный жрец торжественно объявил о том, что наместник великого хана отрекся от своей веры и преклонил колени перед вотскими богами, в душу князя вселилась тревога. Он гнал тревогу прочь и успокаивал себя тем, что именно он, Выр, является хозяином страны вотов, и судьба Люльпу зависит от его решения, а его решение зависит от ее желания. Он готов был выполнить ее желание, каким бы оно ни было, и с нетерпеливым интересом ждал, когда же выяснится имя ее избранника.
Уктын, настаивая на осуществлении своей затеи, может быть, действительно радеет об интересах и выгодах страны вотов, но Выр твердо решил, что последнее слово должно остаться за его дочерью.
А чужая стрела все чаще и чаще летела в его спину. Иногда казалось, что он не успеет вырваться из. объятий ужасного сновидения, острое жало войдет меж его лопаток, и он навсегда останется на призрачной лесной тропе. В одно из таких невыносимо тягостных мгновений князь вспомнил о туно старом колдуне, который жил на Куалын-горе. Его избушка стояла на склоне Малого оврага, поодаль от Бадзым-Куалы и жилищ ее служителей. Вечером того же дня князь навестил бесноватого старика. Напротив низенькой двери росла старая толстая сосна, ее раскидистые узловатые ветви почти полностью закрыли пристанище туно.
Обогнув корявый ствол, Выр протиснулся внутрь.
Туно был стар и немощен, лохмотья одежды в беспорядке свисали с его худого тела. Посреди избушки, прямо на голой земле, мерцали белые угли костра, их неровное сиянье освещало длинное лицо в резких морщинах, одуванчиковый пух седых волос облепил трясущуюся голову.
Выцветшими глазами глянул туно на позднего гостя.
— Ты хорошо сделал, что не зашел к Уктыну, — сказал старик тягучим голосом. — Он рожден на первой ветке как раз над бешеными псами Керемета. Душа его питалась их злобой и вдыхала их смрад. Я рожден на седьмой ветке, рядом с беркутами Инмара, бог ветра Толпери часто отдыхал рядом со мной, от него я многое узнал. Здесь, на эемле, Уктын сильнее меня, но там, на нашей родине, он — никто. Не верь ему, верь мне. Я знаю, зачем ты пришел, мне давно известно твое горе, хотя:
Старик замолчал, неподвижно глядя в переливчатое сиянье углей.
— Скажи, что ты знаешь, — взмолился Вир, опускаясь на колени.
— Я был у золотой кукушки, которая знает судьбу всех живущих, заговорил туно. — Она куковала над чашей, которую я ей принес. Вот эта чаша.
Старик протянул руку куда-то в темноту, за спину, и на дрожащей его ладони появилась плоская глиняная чаша с водой. — Возьми, — туно протянул чашу Выру, — поставь перед собой.