Радости, ясно дело, от этого не было никакой.
Идя вслед за Аранией, я разочек оглянулась. Узел мой тащил не Сокуг, а Рогор. Поймав мой взгляд, норвин в два шага нагнал, буркнул:
— Про уговор не забудь, госпожа Триша.
Пришлось кивнуть.
Сбоку общинный дом походил на ровный, по ниточке очерченный холм. В боковом пристрое рядом замычал телок, откликаясь на наши шаги. Значит, тут коровник.
За холмом крыши — надо все-таки узнать, как её настелили — прятались ещё два дома, уже бревенчатых, каждый по длине как три-четыре деревенских избы. Арания уверенно зашагала к ближайшему, с разбегу пнула дверь и влетела в узкий проход. По всей длине шли частые простенки, завешанные тканными пологами. Сестрица, не поворачивая головы, добралась до конца, откинула последний полог и мрачно предложила:
— Заходи.
Я и зашла. Как по мне, так закуток был достаточно велик. А для Арании, пожалуй, мал — та сызмальства жила в палатах. Думка моя оказалась верной. Сестрица, заходя, сморщилась. Бухнулась с размаху на ложе, стоявшее у стены, и приказала Рогору, заглянувшему в щелку полога:
— Притащи топчан из дыры напротив, для Триши. И поставь туда сундуки с моей одеждой. — Она запнулась, вздохнула долго, со свистом. — Сундуки с матушкиными платьями тоже отнеси туда.
Норвин запихнул внутрь мой узел, исчез. Я осторожно спросила:
— Не тесновато нам будет вместе-то? Мне сойдет, но ты ж госпожа, привыкла одна жить в покоях.
— Ничего, вынесу. — Процедила сестрица. Вздохнула, меняясь в лице: — Это дом для подросших детей рода. Тут ни дверей, ни засовов. И прислуга на ночь уходит в другой дом — так заведено. А я здесь одна не останусь. Лучше уж тебя рядом вытерплю.
По ту сторону прохода стукнуло. Я подхватила полог повыше, Рогор просунул в закуток второй топчан, грохнул его об пол — и снова исчез.
— Садись. — Злым голосом приказала Арания. — Отныне и навсегда разрешаю тебе сидеть, лежать и даже спать в моем присутствии.
Вот так-то, сестрица моя Триша.
Как только Рогор и Сокуг водворили сундуки в закуток напротив, прибежали девки. Меж топчанами враз стало тесно — ни встать, ни ноги спустить. Двое из девок запрыгали вокруг Арании. Вельша кинулась чесать ей волосы — госпожа сестрица пожаловалась, что они спутались. Алюня принялась растирать руки — потому что Арания проныла, что ей сводит кисти.
Одна Саньша осталась без дела. А потому просто встала у пристенка, подперла румяную щеку одной рукой и начала тихо смахивать пальцем слезинки. То с одной щеки, то с другой.
Одна она в этом закутке горевала по Морислане так светло и неприкрыто. Мне аж стыдно стало — вот же, чужой человек, а горюет по госпоже матушке больше моего. Не то что я, родная кровь.