Где же дни те, когда наши мысли
Устремлялися ввысь как орлы;
Луки твердо сжимали не мы ли,
Глаза зорки и стрелы метки;
Когда страсти, как волны морские,
Гнали нас всех для яростных дел! —
Вспомни свет их, мерцающий в душах
Как сиянье над грудами тел.
Джордж Мередит «Ода к юности в памяти»
Барабаны гремели.
Воины пели боевые гимны, готовясь к предстоящей битве. Потрепанные боевые знамена вяло свисали с окровавленных копий, а густой дым окутывал небо от горизонта до горизонта. Зеленокожие саауры, чьи лица были раскрашены желтым и красным, смотрели на запад, туда, где пожары отбрасывали багрово-коричневые отсветы на черную пелену дыма, закрывшую заходящее солнце и привычный узор западных вечерних созвездий.
Джарва, ша-шахан Семи Народов, правитель Империи Лугов, владыка Девяти океанов, не мог оторвать взгляд от картины разрушения. Весь день вдали вспыхивали пожары, и даже на таком расстоянии были слышны рев победителей и крики их жертв. Ветер, когда-то напоенный сладким ароматом цветов и густым запахом пряностей, сейчас нес с собой лишь едкий смрад обугленного дерева и горелого мяса. Даже не глядя, Джарва знал, что у него за спиной люди укрепляют сердца перед схваткой, в душе понимая, что битва проиграна и народ Сааура обречен на гибель.
— Повелитель, — произнес Кэйба, его щитоносец и товарищ с рождения.
Джарва обернулся и увидел в глазах друга бледную тень беспокойства. Для всех, кроме Джарвы, лицо Кэйбы было непроницаемой маской; но ша-шахан читал его так же легко, как шаман читает священный свиток.
— Пантатианин здесь.
Джарва кивнул, но не сдвинулся с места. Сильные руки в жесте отчаяния сомкнулись на рукояти боевого меча. Туалмасок — «Выпивающий Кровь» на древнем языке — служил куда более весомым символом власти, нежели корона, которая надевалась лишь в исключительных случаях. Он вонзил лезвие в землю, принадлежащую его возлюбленному Табару, древнейшему народу мира, называемого «Шайла». Семнадцать лет Джарва бился с захватчиками, и семнадцать лет они неуклонно оттесняли его воинов к самому сердцу Империи Лугов.
В тот день, когда он еще юношей принял меч ша-шахана, сааурские воины прошли перед ним по старинной дамбе, что перекрывала Такадорскую Узкость — пролив, соединяющий Такадорское море с океаном Кастак. Войска шли шеренгами по сто всадников — это называлось центин; сотня центинов составляла джатар, десять тысяч воинов. Десять джатаров образовывали хостин, а десять хостинов — орид. В зените могущества Джарвы на призыв его боевой трубы откликались семь оридов, семь миллионов воинов. Они были в непрестанном движении, их кони паслись на просторах Империи, а дети росли, играли и дрались среди повозок и походных шатров. Империя была столь велика, что, если скакать не останавливаясь, путь от Сибула до дальних границ занял бы полный оборот луны и еще половину, а чтобы пересечь ее от края до края, потребовалось бы вдвое больше времени.