Он опустил глаза и, увидев, в каком состоянии его халат, кивнул.
– Я тут все закончу, – пообещала Деб.
Я сняла бахилы и перчатки, вытерла лицо и вышла в коридор. За углом Джоша не оказалось. Он сидел на другом этаже, рядом с комнатой отдыха, прислонившись спиной к стене. Я опустилась возле него на колени:
– Нельзя так.
– Я знаю, – прорычал он.
– Посмотри на меня, – сказала я. Он вскинул голову. – Ты не должен вытворять такое в моем отделении, понимаешь?
Его плечи обмякли, он отвернулся и кивнул, скривив рот:
– Понимаю. Но, черт возьми! Это же Рождество! Когда пацан выстрелил себе в голову из маминого нового пистолета, его мозги по всей елке разлетелись…
– Знаю.
Мне хотелось сказать что-нибудь более обнадеживающее, но смерть этого ребенка не укладывалась ни в какие рамки. Джош вытер мокрую щеку, глотнул воздуха, и лицо его скривилось.
– Я чувствую себя долбаной размазней!
– Все нормально. Каждый воспринимает такие вещи по-своему.
– Детка… – Он протянул руку, чтобы отереть мне лицо.
– Все. – Я отстранилась. – Пойду приведу себя в порядок. А ты не забудь отчитаться на станции. – Я встала и окинула взглядом алые пятна, которыми была покрыта моя униформа. – Договорились?
Джош досадливо закивал:
– Да-да, хорошо.
– Увидимся дома.
Его нижняя губа дрогнула, он шмыгнул носом, встал и словно бы все с себя стряхнул.
У каждого, кто выбрал такую профессию, есть на то свои причины. Джош даже сам не понимал, насколько глубоко он сострадает людям. Он не гнался ни за деньгами, ни за славой. У нас была собачья работа и собачья зарплата, но в конце дня он ложился спать, зная, что кому-то помог. И важнее этого в его жизни могло быть очень немногое.
Женскую раздевалку украшали дешевые красно-зеленые гирлянды. Многие медсестры приклеили на дверцы своих шкафчиков фотографии детей или племянников. У меня висел только один черно-белый снимок: мы с Джошем в гостях у мамы Куинна на День благодарения.
Я прямиком прошла в ванную, стащила с себя блузу и бросила в красный бак. В зеркале увидела на своем лице темные капли и полосы. Просочившись сквозь ткань униформы, кровь запачкала спортивный бюстгальтер. Мои глаза, в упор смотревшие на меня, казались тусклыми. Под глазами образовались темные круги. Из конского хвоста выпало несколько светлых прядей. В таком виде была не я одна: мы все целый час тяжело трудились, пытаясь помочь мальчику. Но иногда, что ни делай, человека невозможно спасти. Даже Джош не может.
Я сняла форменные брюки, отвернула кран и стала умываться. С моих рук и лица стекала красная вода. Вытираясь, я чувствовала на себе груз боли и разочарования, понимая, что мое огорчение – ничто по сравнению с горем матери мальчика.