— Через день или два мы достигнем границ Андии, если погода позволит и не случится непредвиденных обстоятельств, то я оставлю тебя в этом городе. Его стены не сияют богатством златого Сиона и статуями небесных судей, игра лютен не так завораживает слух, а ночная мгла не окрыляет тихой безмятежностью, но ты сможешь найти себе хорошую работу и досыта есть каждый вечер, спать с крышей над головой и на хорошем настиле, и выпивать чарку холодной воды на рассвете.
С этими словами Анаиэль поднялся, укладывая рядом с ее ногами сложенный плед.
— Подыши немного свежим воздухом, если станет холодно, укройся одеялом, а потом я заберу тебя.
И когда молодой мужчина оставил ее, Иветта не могла объяснить тайную, пугающую пустоту в глубине своей души, от которой хотелось выть, как изгнанному зверю, волочащемуся свое одиночество в застывшем мире без света и тепла.
Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем.
Библия (Песн, 8, 7)
Ее на руках нес аристократ, и пока они спускались по винтовой широкой лестнице из цельного опала, отсвечивающим светло-сиреневым и лилово-серебристым сиянием лунных бликов, пространство заполнялось молочно-белым светом, льющимся с прозрачных куполов огромного корабля. По невидимому, как капли дождя в знойное лето потолку, проходили золотые существа, украшениями плетясь вдоль стен и несущих колонн, что обвивали алмазные лозы роз. Небесные драконы ползли по белым, как покров снегов стенам, облаченные в блистательные мантии солнечного обелиска, лапы с кристальными когтями сверкали звездным светом и сиянием россыпи росы в рассветных туманах, походя на заостренные полумесяцы, но Иветта не замечала величавость и красоту дворцового убранства. В ушах ее отдавалось гулким эхом биение собственного сердца, а закрывая глаза, она слышала шум прибоя ласковых волн янтарно-голубоко моря, и огненные лучи солнца пронзали и сбивали пенистые гряды, вздымающиеся в синь небес. Дыхание мужчины было ветром, что сносит леденисто-белые вершины снежных гор в ее родной земле, жестокой бурей, проносящейся над застывшими под вечными льдами глубокими озерами, и синева замерзших вод была столь яркой, что в пучине обращалась в ночную черноту. Глаза его были мшистыми лесами, и вздох подобен плывущим белым облакам. И как же билась рдяная кровь под силой мышц его, как звенели златые вплетения украшений на темно-каштановых длинных волосах, устилающих ореолом звездным. Его равномерные вздохи колыхали темнеющие пряди ее волос, ласкали кожу на скулах и мокрые от слез ресницы, и она растворялась в его присутствии, становилась чем-то неосязаемым, словно теряла плоть и возрождалась духом, что кружится в танце его ветряных серпов. От него пахло дождем и туманами, и ночным жасмином, и восходом, оплетающим иней на полных чашах лотосов, цветущих на спокойной глади водянистых зеркал. И чистейшая тропа из молочно-белых лепестков омывала стопы, как шелк его белоснежных одежд, что светлее меха белой лисицы, блуждающей в долинах снежных, где под покровом белизны пробуждаются опустившие к сырой земле бутоны подснежники. Под снопами света, стекающегося с прозрачного потолка, в завихрениях воздуха и неясных видениях, она видела, как раскрываются за его спиной великолепные крылья, чьи грани блестели как драгоценный хрусталь, как плачь грозного неба, что сгущало в своей обители властительные тучи. За его спиной ступали, следуя шагу, львы с белоснежными шкурами в блистательных серебряных доспехах и возглас рева их проходил внутренним ознобом по телу; под его ногами заструились вниз по мраморным ступеням белые и черные ласки и горностаи, а на златые перила опускались могучие орлы и ястребы, слагая вокруг своих крыльев воздушные потоки, будто зачарованные слова и священное песнопение молитвы, а клекот был их песней древних войн.