— Прямо сейчас я не могу поверить. Он вдвое старше тебя.
— Что я могу сказать? У меня проблемы с папочкой.
— О чем ты говоришь? Он удивительный, — сказала я.
— Точно. Ни один парень нашего возраста не мог дожить до этого момента. Но Мэтти… — она вздохнула. — Мне кажется, что он мне нравится.
Это было подобно шоку. Фей никогда не использовала слово «нравится» в отношении парня. Она была самым грандиозным ловеласом в юбке, которого я когда-либо встречала.
— Что ты имеешь в виду под тем, что он тебе нравится? — спросила я, мой голос был пропитан надеждой, что моя подруга, наконец, остепенится.
— Воу, притормози, Николас Спаркс. Я имею в виду, мне нравится член. И я даже дала ему прозвище. Хочешь его услышать?
— Ради любви ко всему хорошему в мире — нет.
— О, я собираюсь сказать тебе.
— Фей, — я вздохнула.
— Толстяк Мэтти, — сказала она, ее волчий оскал стал шире.
— Знаешь, что, такими вещами тебе не нужно делиться со мной. Никогда.
— Я говорю, что две жареные сардельки в сложенном виде похожи на Толстяка Мэтти. Это почти, как если бы бог сарделек наконец-то услышал мои молитвы. Помнишь Мизинца Питера и Необрезанного Ника? Ну, это намного лучше! Толстяк Мэтти — земля обетованная для сарделек.
— Я серьезно, рвота поднимается из моего желудка. Так что, пожалуйста, перестань говорить.
Она засмеялась и притянула меня ближе к себе.
— Черт возьми, я скучала по тебе. Итак, что скажешь? Нам следует направиться в наш постоянный притон?
— Оу, определенно.
В то время, как мы прошли несколько кварталов, Фей заставляла меня смеяться постоянно, и я задавалась вопросом, почему так долго оставалась далеко. Может быть, часть меня чувствовала себя виноватой, зная, что, если бы осталась здесь, я бы постепенно начала чувствовать себя лучше, но сама мысль об улучшении ужасала меня. Но именно тогда смех ощущался как то, что мне действительно необходимо. Когда я смеялась, у меня было не так уж много времени для слез, а я так устала плакать.
— Странно быть здесь без Эммы, — сказала Фей, сидя на качелях на игровой площадке. Мы были окружены бегающими и играющими детьми, их родителями и нянями, в то время как мы качались на качелях. Один ребенок посмотрел на нас, как будто мы были ненормальными, качаясь на детской площадке, но Фей быстро крикнула ему:
— Никогда не расти, малыш! Это проклятая ловушка!
Она была такой забавной всегда.
— Итак, как долго у вас это с Мэтти? — спросила я.
Фей покраснела.
— Я не знаю, может, месяц. Или два.
— Два месяца?
— Может, семь. Или восемь.
— Восемь? Как? Мы говорили каждый день. Как это не всплыло в беседах?