Медсестра пристально посмотрела на Юрьева, потом пожала плечами и вышла. Через минуту она вернулась и протянула Юрьеву две большие ампулы.
— Это глюкоза. Обломите кончик и выпейте через марлю. А сейчас дайте я раны обработаю…
Когда медсестра осторожно заклеила пластырем его ссадины, Юрьев, сделав умоляющее лицо, отодвинул медсестру, пытавшуюся загородить собою дверной проем.
— Дождитесь хотя бы доктора, он вот-вот придет, — кричала она ему, вцепившись в рукав пиджака.
Но Юрьев вдруг так посмотрел на нее, что ее цепкие пальцы моментально разжались…
То и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, насквозь пропитанный теплым летним дождем. Юрьев, спотыкаясь, шел по бесконечным улицам вымершего города, словно молитву, повторяя адрес вахтера. До жилища Петра Фомича, по его самым оптимистичным прикидкам, выходило часа два ходу.
Но шел Юрьев всю ночь, путался в названиях улиц, плутал, возвращался.
Тяжелая голова его гудела, как высоковольтная линия, но уже не болела. Усилием неизвестно откуда вдруг взявшейся воли Юрьев запретил ей болеть. Его немного знобило, и тело горело, как в лихорадке. Он думал о том, что, может, пришел его час, ради которого он длил свое постыдное; существование, все оттягивая прощальный момент. В эту ночь его собственная жизнь перестала быть для него чем-то ценным: ею он должен был оплатить жизнь сына.
Когда измученный Юрьев дошел наконец до нужного дома, было уже совсем светло. Пошли первые трамваи, и первые горожане вывели своих зверей на поводках.
Старик жил на первом этаже. Юрьев некоторое время в нерешительности стоял у двери вахтера, раздумывая, стоит ли будить старика. Но ведь он прошел с полтора десятка километров только ради того, чтобы поскорее узнать хоть что-нибудь о сыне. А вдруг старик ничего не скажет ему?
Юрьев позвонил и прислонил ухо к двери. За дверью кто-то засуетился, заходил. Юрьев стал ждать… но дверь ему так никто и не открыл.
Он долго еще звонил, волнуясь и не понимая, в чем дело, пока наконец не сообразил, что можно заглянуть вахтеру в окно. Выйдя из парадной, Юрьев подошел к окну, которое принадлежало квартире вахтера. Зацепившись за подоконник, он встал на бордюр и заглянул в окно.
Это была кухня. На плите, как реактивный самолет, пуская длинное облако, выкипал чайник. На табурете, спиной к нему, сидел старик в застиранном тельнике, привалившись плечом к стене.
Юрьев постучал в стекло. Старик даже не пошевелился. Тогда Юрьев кулаком ударил в раму. Окно открылось…
Некоторое время он смотрел на старика, но потом громким голосом окликнул его: