Теперь уже показался и сам аэропарк. У мачты лежали почти полдюжины крупных кораблей.
— Это транспорты, — пояснил Пильняк и указал на самый большой корабль. — Судя по тому, как они висят, я бы предположил, что большинство парней все ещё находятся на борту.
Он не успел договорить, как за нашими спинами появился капитан. Он поздравил нас.
— Господа, по беспроволочному телеграфу только что получен приказ.
Мы обступили его. Едва сдерживая волнение, он вытер лоб большим коричневым платком.
— Мы и ещё три корабля, ведущий «Афанасий Турчанинов», должны сбросить бомбы на лагерь мятежников до того, как они смогут вывести лошадей, — ему стало откровенно дурно от собственного разъяснения. Что бы ни творили казаки, как бы ни были они жестоки, какими бы безумными ни казались их заблуждения, подобной смерти они не заслужили.
Этот приказ на всей рулевой палубе встретило гробовое молчание.
Капитан откашлялся:
— Господа, мы находимся в состоянии войны. Мятежники — такие же враги России, как японцы. Можно даже сказать, они ещё хуже, потому что они предатели, которые в час горькой нужды обратили оружие против любезного Отечества.
Он говорил без всякого убеждения. Если бы речь шла о японцах, тогда многое было бы нам безразлично; но то, что мы намеревались сделать с казаками, в любом случае было отвратительно, нечестно. Судьба снова заманила меня в ловушку морального выбора, где я не имел ни малейшей свободы.
Один из моих коллег-офицеров мрачно выглянул в иллюминатор и пробурчал что-то невнятное. Пильняк отдал честь капитану Леонову.
— Мы должны сбросить бомбы прямо на казаков, ваше высокоблагородие?
— Таков приказ.
— Мы не могли бы просто подвергнуть бомбардировке местность вокруг лагеря? — спросил другой молодой офицер. — Чтобы припугнуть их.
— Это не отвечает существу нашего приказа, Костомаров.
— Но, ваше высокоблагородие, мы все воздухоплаватели. Мы…
— Мы — слуги Отечества, — отрезал капитан, — и Отечество требует, чтобы мы подвергли казаков бомбардировке, — он повернулся к нам спиной. — Высота шестьдесят метров, штурман!
— Есть шестьдесят метров, ваше высокоблагородие. Ропот прекратился, когда капитан резко обернулся и гневно уставился на нас:
— По местам, господа!
Мы угрюмо делали то, что нам приказали. От мачт, лежавших под нами, поднялись ещё три корабля. Два заняли позиции справа и слева от нас, ведущий — впереди. Над всей операцией тяжким грузом повисла похоронная атмосфера. Капитан отдавал приказы негромким бесцветным голосом.
Рация начала жужжать. Радист надел наушники.
— Флагман, ваше высокоблагородие, — доложил он. Капитан подошел к прибору и стал слушать. Один-два раза он кивнул и передал штурману новые приказы. Он выглядел почти веселым.