Я открыла дверь. Свет колышками отражался от плиток пола. Ее лицо висело в воздухе, пустое, постаревшее, точно наволочка на веревке.
Это был мой отец, сказала она. Он использовал нас. В ее голосе не было обвинения. Думается, она все еще верила, что я принимала его за ангела.
Когда же она догадалась? — думала я. Скосила глаза и увидела ту же буровато-коричневатую кожу, которая ее создала. Я не знала, у меня ведь никогда не было папочки.
А он мог догадаться, что ты поняла?
Я увидела его кольцо, сказала она.
Вот так. Самый скверный мой поступок. Позже я отыскала что-то похожее в Библии. И тогда на время мне полегчало. Я долго чувствовала себя спокойнее, если и в Библии говорилось о таком же. Не смейтесь. Это же было записано, и другие люди тоже это читали. С тех пор мне доводилось слышать о людях, которые годами приносили себя в жертву, но превращались в сталь, в героев, лишь бы защитить младшую сестру или младшего брата. А я — нет. Настолько хорошей я не была. Я хотела, чтобы он надругался над своей плотью и кровью, как надругался надо мной.
И я получила по заслугам. К внутренней моей стенке прилепился ребенок и рос, и хуже этого со мной не бывало. Когда они узнали, они начали запирать меня в комнате над гаражом, и никакой школы — через пять месяцев, когда стало заметно. А там не было туалета. Они дали мне черное облупленное ведро с вмятинами на дне — в него вишни собирали. Я им пользовалась для номера два. А первономерила я в стеклянную банку, которую привезла из дома. За все эти четыре года я ни разу не слышала, чтобы жена священника говорила про это иначе, как номер один и номер два. Шелли, вот как ее звали по-настоящему.
У меня там были кровать и годовой комплект дамского журнала — я их перечитывала снова и снова, особенно рецепты. Ведро в углу. Он приходит и уходит. Кроме его жены, ключ только у него был. А я лазаю и лазаю по паутине света.
Младенца они забрали. Это был мальчик. Отдали его на усыновление через что-то такое христианское. Не знаю даже, в какой город или как его назвали. А потом, чуть я могла встать с постели, я ушла. В тот день, когда пошла на автобусную станцию со своим рюкзаком, видела Сару у ворот школы. Теперь она стала плохой девчонкой. Она просто стояла там — волосы у нее стали темнее, по сторонам носа жирные полоски, кожа уже не чистая, пепел с сигареты сыплется на джинсы.
Работать я начала официанткой в Венисе, в кафе «Новый день». Старомодная натуральная пиша. Вегетарианская, но без избытка овощей. Все больше брюссельская капуста и плавленый сыр. Еще много арахисового маргарина и хлеб с отрубями. И все залито растительным маслом. Я вступила в церковную общину, и одна пара там взяла меня к себе в долину Шерман-Оукс — чтоб я жила у них и ходила в школу. Я, конечно, поотстала, но не очень. И вот тогда-то я и встретила мою первую любовь. Помню день, когда села напротив него в «Макдональдсе», накручивая волосы на палец. Думала, что вновь обрела Господа и на этот раз выйду за него замуж.