Кто врет, того все любят, но лучше не зарываться. Я взял стоявшую у двери бутылку молока, вошел за мисс Болсовер в жалкий домишко в ложнотюдоровском стиле — и на меня пахнуло спитым чаем и отсыревшей обивкой. Мисс Болсовер усадила меня на мягкую плюшевую тахту, а сама засуетилась в кухне, но дверь была отворена, и теперь, когда она сняла пальто, я любовался ею, как нередко бывало в конторе. Чудно: пока работаешь рядом с людьми, они вроде и не смотрят в твою сторону, а как тебя выставят за дверь, тут-то тебя и замечают.
Она вернулась с большим серебряным подносом — принесла чай и какое-то фигурное печенье на тарелке.
— Я пью без молока, — сказала она, — с лимоном.
— А где все ваши?
— У меня только брат, он вчера уехал на три недели в Австрию на машине. Он страстный лыжник. Но когда он здесь, я тоже не часто его вижу.
— Одинокая у вас жизнь.
— Да, Майкл, но мне так нравится. Я постоянно бываю в театре, на концертах. А дома читаю, пишу письма, смотрю телевизор. По-моему, жизнь прекрасна и увлекательна.
— И по-моему, — сказал я. — Я тоже много читаю. Люблю книжки. И еще девушек, но моя подружка дала мне отставку — из-за того, что меня уволили.
— Неужели? Сахару положить?
— Да, шесть кусков.
— А я совсем без сахара. Почему же она так? Ведь вы теперь лучше устроены. Она разве не рада?
— Да она не стала ждать, покуда я найду новое место. Она, знаете, с норовом. Но что толку огорчаться.
— Ваше счастье, что вы способны относиться к этому легко.
— Ну да легко. Чуть с ума не сошел. Но сделанного не воротишь. Что ж, мне теперь до самой смерти о ней горевать?
Мисс Болсовер рассмеялась:
— Ну это вам не грозит. Но я понимаю, что вы хотите сказать.
Она замолчала, и я воспользовался случаем и отхлебнул сразу полчашки чая. Он был совсем слабый, но что поделаешь.
— Значит, и с вами такое случалось?
Она разломила печенье пополам, сунула половинку в рот — ротик-то у нее маленький.
— Пока доживешь до моих лет, непременно через это пройдешь. Мне ведь тридцать четыре.
— Вы говорите так, будто, по-вашему, это прямо старость. Моей бывшей подружке тридцать восемь. В одном она совсем, как вы: больше двадцати пяти ей не дашь. Но вообще-то она на вас не похожа — больно обыкновенная, понимаете? И уже побывала замужем, а вот фигура у нее замечательная, прямо как у вас, очень мне такие нравятся. На прошлой неделе я был по делу в Лондоне, и выдалось часика два свободных, я взял и пошел в картинную галерею, там есть несколько замечательных картин, и на них у женщин как раз такие фигуры. По-моему, женщина только такая и должна быть.