– Э-э, милая! Хан Белдуз, если захочет, и на дне моря разыщет, так что прощайся лучше со своим сыночком и… меня прости! – поклонилась худая женщина.
– И меня! – вслед за ней попросила высокая. – Я ведь тебе все время завидовала!
Несколько минут Милуша шла, пытаясь постигнуть, если не сердцем, то хотя бы умом услышанное, с каждым шагом все крепче и крепче прижимая к себе сына. Вдруг она увидела темневшую справа от протоптанной тропы лисью нору и метнулась к ней.
– Гав! Гав! Гав! – опускаясь на колени, по-собачьи залаяла она и по самое плечо засунула в нору руку.
– Что это с ней?
– В уме повредилась девка? – забеспокоились женщины.
Но Милуша, судя по всему, прекрасно соображала, что делает.
– Пустая! – с облегчением выдохнула она и, поцеловав крепко спящего сына, бережно вложила его в лисью нору, стараясь засунуть как можно глубже.
Затем широко перекрестила темное отверстие и, разогнувшись, умоляюще крикнула:
– Родимые! Если кто останется жив, запомните это место! Спасите его!
– Что она делает?! – в ужасе вскричала худая женщина.
Но статная остановила ее:
– Не мешай, может, хоть так, да спасет сына!
Женщины подхватили рыдающую Милушу под руки, и она, беспрестанно оглядываясь назад, побрела вместе с ними к совсем уже близкому лесу…
Бормоча: «Отца – саблями, а потом – копьями… мамку – босиком по снегу…», Славко ворвался в свою землянку и, не зажигая лучины, на ощупь принялся рыться по всем углам.
– Да куда ж он запропастился? Милуша что ли его нашла? – только и слышался отовсюду его едва не плачущий от нетерпеливой досады голос.
Убогое Славкино жилище никак не походило на землянку, в которой жила семья кузнеца.
Печь, в которой его когда-то спрятала от половцев родная мать, давно пришла в негодность, и он топил здесь по-черному – просто разводя костер на полу, а потом выветривая дым и плотно закрывая дверь. Полы были земляные. Впрочем, лежанка с наброшенной на нее овчинной шкурой, стол и скамья – тоже! Из всей посуды были только две-три потресканные глиняные миски, старая кружка, да обгрызанная по краям ложка, которую еще отец сделал из липовой баклуши. Много ли ему одному надо?
С тех пор как Милуша первый раз зашла к нему за чем-то и увидела, в какой грязи и нищете живет он один, без родителей, она, как могла, стала помогать ему. Протапливала землянку, пока его не было. Кормила, за что ее вскоре стали звать его второй матерью.
Убиралась тут…
Вот этих ее приборок он сейчас как раз и боялся.
Искал-то ведь он не какую-нибудь детскую забаву, а настоящий охотничий нож. Тот самый – отцовский! Найди его однажды Милуша, конечно, сразу бы отдала мужу, с просьбой сохранить, покуда он вырастет.