Мы сражались у Семпоалы под проливным дождем. Лило как из ведра. Мы атаковали их пиками. Это было что-то, я тебе точно говорю. Артиллерии хватило времени только на четыре залпа. Ядра пролетали над нашими головами, и ночь огласилась барабанной дробью. Я крикнул: «В атаку!» В бой вступили лучники и мушкетеры Нарваэса. У большинства из них не было лошадей. Наличие всадников помогло бы им, но они все равно не умели сражаться.
«Надеюсь, ни одну из лошадок не ранили, — подумал Альварадо. — Раненая лошадь — это просто ужасно, ведь ее приходится пристреливать. Уж лучше пусть людей ранят в сердце».
Поле боя осталось за нами, и мы взяли в плен их артиллеристов и арбалетчиков. Все радовались и кричали: «Победа! Победа во имя Духа Святого!» Нам удалось взять в плен и Нарваэса. Шел дождь, а светлячки вокруг были такими огромными, что казалось, будто джунгли усыпаны драгоценностями. Мы победили. Это победа добра над злом, чистая и честная.
Альварадо это письмо показалось каким-то сумбурным, запутанным и хвастливым, но он знал, что Кортес никогда не терял голову — ни в буквальном, ни в переносном смысле. Ситуации, которые повергли бы в изумление Платона или святого Фому Аквинского, Кортес предпочитал обдумывать, словно Эвклид. Он напоминал Альварадо одного из наилучших мавританских мыслителей, а может быть — да простит его Господь за такие мысли, — и иудейских. Кортес всегда прочно стоял на ногах, не поддавался суматохе, четко осознавал собственные интересы и никогда не сомневался. Он чувствовал себя в своей тарелке при самых необычных обстоятельствах. Кортес открывал мир, словно увлекательную книгу, захватывающий роман, где каждая страница таила приключения. И все же сюжет этого романа был ему знаком, как знакома Библия еретику. Этот человек мог спать на голой скале, не колеблясь ни секунды рубить руки и головы пленникам, идти по трупам, не боясь замараться кровью. Все на этой земле было создано для него, дона Кортеса, и он благодарил Бога за помощь, в которой сам себе никогда не отказывал.
Сорок всадников охраняли подступы к лагерю врага.
Альварадо было жаль Нарваэса, которому выкололи глаз, и он думал о склизком глазном яблоке, насаженном на острую пику. И разве Кортес только что не написал ему о том, как взял этот лагерь? Окружил, захватил, подавил там бунт, победил и уничтожил — я побеждаю, ты проигрываешь, мы все умираем.
Мы надели на Нарваэса кандалы и приставили к нему охрану, но этот одноглазый предводитель бунтарей по-прежнему ждет, что солдаты спасут его.
Кроме того, Кортес упомянул о негре по имени Гвидела, приехавшем с Кубы, который заболел оспой. Ужасно.