В десятом классе он водил дружбу с прыщавым отличником. Экзотичный союз нелюдимого панка и зализанного ботаника зиждился на любви к двум вещам: группе «Nirvana» и прелестной молодой особе из выпускного класса. Гарик даже научил очкарика играть несколько песен, что тотчас вылилось в буйную страсть ботана: он драл струны часами, вероятно, ради отвлечения от мыслей о любви первостепенной. Но это не сработало: когда девушка, получив аттестат, упорхнула из Градска в столичный вуз, ботаник в тот же вечер, нацарапав записку с соответствующими объяснениями, повесился на ремне от гитары. Именно это обстоятельство заложило в мозг Гарика алгоритм, который мыслился им самим, как защитный. «И кто из нас двоих после этого панк?» – разочарованно думал он. И вспоминал слова одного безупречного блондина о том, что жизнь – это очередь за смертью, но некоторые лезут без очереди.
События последних дней что-то изменили. Гарик пил под «Nevermind» и силился согнать в одну мысль обрывки смутных предчувствий и желаний. Он казался себе младенцем, плывущим за долларом, – вот-вот должно случиться что-то, что переломит линию его жизни и, независимо от него самого, он скоро будет значить нечто большее, качественно другое, нежели значит теперь.
Спать не получалось. А в те редкие часы, когда сон наваливался, ему снилась цветущая сирень, розовые волосы, весна и лёгкость; снилось тепло и психоделические абстракции. Префронтальная кора мозга отчаянно безумствовала. Не спалось, не сиделось и не стоялось. Алкоголь не помогал – лишь загонял в совершенно левое состояние, при котором чесались глаза и учащался пульс.
Промучившись так три дня, Гарик, наконец, начал улавливать смутное понимание происходящего. Оно вкрадывалось в иссушенный мозг как змей в мышиную нору. Вскоре он уже ясно знал, чего хочет, но, решив не торопить движения духа, впервые отдался свободному течению событий, предчувствуя, что в самом скором времени всё разрешится, желания воплотятся и всё само собой нормализуется и прояснится. В этом предчувствии, на четвёртые сутки, он, наконец, крепко заснул.
Было решено устроить концерт памяти Кости. Поминальные сейшны не были редкостью в Градске, обычно их проводили на девять дней.
Концерты-поминки всегда происходили в формате «unplugged», без электричества. Ограничивались парой акустических гитар, шейкером с бубном, и каким-нибудь колоритом вроде флейты или скрипки.
Электрический свет заменяли свечи. Священность действа подчёркивалась отсутствием усилителей и присутствием только самых близких виновнику торжества людей.