– Я заберу детей, мадам.
Но Лили, казалось, не понимала.
– Вы думаете, я смогу их оставить?
– Я думаю…
– Ну хватит… – рявкнул старший полицейский, стукнув по полу прикладом винтовки. – Вы, – скомандовал он Изабель, – убирайтесь отсюда. Это дело вас не касается.
– Мадам, пожалуйста, – взмолилась Изабель. – Уверяю вас, они будут в безопасности.
– Безопасности? – удивилась Лили. – Французская полиция гарантирует нашу безопасность. Нам обещали. И потом, мать никогда не бросит своих детей. Когда-нибудь вы это поймете. – И повернулась к детям: – Собирайте вещи.
Второй полицейский осторожно коснулся руки Изабель и тихо сказал:
– Уходите. – По его глазам Изабель не могла понять, он хочет напугать или защитить. – Немедленно.
Выбора нет. Если она останется, требуя объяснений, ее имя попадет в полицейские протоколы – и, возможно, станет известно немцам. Но она и ее группа заняты слишком серьезным делом, а отец обеспечивает подполье поддельными документами, поэтому ни в коем случае нельзя попадать в поле зрения властей. Даже по такому пустяковому поводу, как попытка выяснить, куда увозят соседей.
Молча, не поднимая глаз (уж слишком многое они могли прочесть в ее взгляде), Изабель зашагала по лестнице.
Вернувшись от Визняков, Изабель зажгла керосиновую лампу; отец спал в гостиной прямо за столом, опустив голову на твердое дерево, как будто внезапно потерял сознание. Рядом с ним стояла полупустая бутылка. Изабель переставила бутылку на комод, надеясь, что утром, не увидев ее, отец не вспомнит о выпивке.
Она протянула было руку погладить седоватую щетину – он сильно зарос, – чуть помятую щеку. Как же хочется прикоснуться вот так – ласково, с любовью, сочувственно.
Но вместо этого Изабель ушла в кухню, приготовила горький желудевый кофе, отыскала булку безвкусного серого хлеба – другого теперь в Париже не достать. Отломила кусочек (что бы сказала на это мадам Дюфур? «Как можно есть на ходу?»), медленно разжевала.
– Дерьмово пахнет этот кофе, – пробормотал отец, заспанно моргая.
– На вкус еще хуже.
Она протянула ему кружку, еще одну налила себе и села рядом. В приглушенном свете морщины на его лице проступили глубже, мешки под глазами набухли.
Изабель ждала, что скажет отец, но он лишь смотрел на нее. Под этим пристальным взглядом она допила кофе (иначе никак не проглотить отвратительный сухой хлеб), отодвинула чашку и сидела с ним, пока отец вновь не заснул, потом пошла к себе. Но как тут уснешь. И она лежала, не смыкая глаз, тревожась, перебирая в уме разные варианты. В конце концов терпение лопнуло, она вернулась в гостиную.