— Красивая невеста, но, увы, она холодна как лед, — замечали досужие горожане, толпившиеся на улице. — Слава богу, в наших таллинских девушках больше свежести и жизни, чем в этой дочери из прославленного рыцарского рода!
— А вы видели жениха? — посмеивались другие. — Когда увидите его, вам станет понятно, почему Агнес фон Мённикхузен столь холодна…
Наступило воскресенье. После богослужения пышное свадебное шествие двинулось к церкви на Тоомпеа. Впереди молодой пары шли музыканты и люди, несшие свечи. Двери старинной рыцарской церкви были украшены знаменами и венками, точно для приема княжеской четы. В церкви жениха и невесту встретили игрой на органе и пением. Пастор произнес длинную проповедь; он с воодушевлением говорил о соединении двух знатных родов — во славу Божью и на пользу Родине. Затем молодая пара в сопровождении шаферов и подружек подошла к алтарю — юнкер Рисбитер с горделиво поднятой головой, уверенным шагом, Агнес — будто тень, будто в полусне, с опущенными глазами и бескровным лицом.
…Как хвастливый победный клич прозвучало на всю церковь сказанное Рисбитером «да».
Пастор обратился к Агнес:
— И тебя, невеста, спрашиваю я, согласна ли ты в сердце своем взять в супруги жениха своего Ханса фон Рисбитера, и соединиться с ним на всю жизнь, и делить с ним все, что Господь ниспошлет тебе, — счастье и горе, радость и печаль, богатство и бедность, и не разлучаться с ним, пока сам Господь Бог не разлучит вас смертью. Если такова твоя воля и решение, то скажи ясно, во всеуслышание: да!
Агнес ответила не сразу. В первый раз за все время венчания она подняла глаза, в первый раз из ее измученной груди вырвался болезненный, дрожащий вздох. Она чувствовала себя покинутой Богом и любимым, одинокой… одинокой в чуждом ей мире. Как бы в поисках поддержки, девушка взглянула мимо пастора на толпу людей, стоявших по обе стороны от алтаря. И вдруг взгляд ее задержался на одной точке, сперва застыл, как бы от испуга, потом ожил, наполнился изумлением и наконец засиял неописуемой радостью. Там стоял Габриэль, возвышаясь над другими на целую голову. Щеки у него ввалились, темные глаза глубоко запали, лицо было бледно, словно у мертвеца, черты искажены горьким чувством. Это был уже не прежний гордый, своенравный и жизнерадостный Габриэль, а, видимо, жестоко преследуемый судьбой человек, измученный болезнью и душевными муками… Но это был несомненно он! Он! Он был жив!..
— Нет, тысячу раз нет!.. — звонким криком вырвалось из уст Агнес.
Мертвенная бледность покрыла ее лицо, девушка пошатнулась и упала: она лишилась чувств. В церкви, набитой до отказа, поднялись шум и встревоженный говор. Случалось нередко, что невесту перед алтарем приходилось упрашивать и уговаривать, прежде чем она произносила заветное «да» (для таких случаев иные женихи даже приберегали дорогие подарки); но такого громкого и решительного отказа — крика, от которого вздрогнули все, — никто еще не слыхал.