Последняя реликвия (Борнхёэ) - страница 119

«Это что-нибудь да значит, — согласились друг с другом гости, — здесь явно кроется какая-то тайна».

«О, об этом можно будет немало посудачить!» — радовались те, кому наскучило месяц за месяцем томиться в городской тесноте, под защитой неприступных таллинских стен.

Благодаря помощи женщин и находившегося в церкви врача Агнес через несколько минут пришла в себя и встала на ноги. Прежде всего она стала искать взглядом Габриэля, но тот исчез.

— Отвезите меня домой, я больна, — прошептала Агнес отцу.

Рисбитер, разряженный петух, бегал вокруг нее.

— Милая, дорогая Агнес, скажи сперва «да»! — умолял он, по его красному лицу струился пот.

Но Агнес не обращала внимания на его мольбу, она будто вообще не видела юнкера. Можно было подумать, что он для нее перестал существовать.

Унижение, через которое Рисбитеру приходилось сейчас проходить, вызывало в юнкере злобу. И злобу эту ему едва удавалось скрыть. Он даже радовался, что взгляды всех гостей сейчас были устремлены на невесту.

— Агнес, Агнес! — суетился он. — У нас церемония еще не закончена. Все ждут от тебя — «да!» Скажи же, дорогая, то, что от тебя ждут…

— Отец, спаси меня! Уведи меня отсюда, иначе я умру! — простонала Агнес, с ужасом отстраняясь от жениха.

Рыцарь Мённикхузен обнял дочь, дрожавшую как осиновый лист, и сказал грустно:

— Дитя, дитя, что же ты делаешь? Зачем ты навлекаешь позор на мою седую голову?

— Прости, дорогой отец, я не могу иначе, — страстно зашептала Агнес, пряча свое вдруг зардевшееся лицо на груди отца. — Я свой выбор только что сделала. А теперь и ты сделай свой выбор: болтовня досужих, неумных людей, которую ты называешь позором и которая через неделю забудется, или завтрашние похороны молодой жены Ханса фон Рисбитера…

Старый рыцарь вынужден был, пожав плечами и нахмурившись, объявить пастору и гостям, что дочь его внезапно захворала, и венчание сегодня состояться не может. Но гостей он попросил все же не разъезжаться, так как церемония, сегодня прерванная, может быть, продолжится и закончится завтра.

Церковь постепенно опустела, но на улице еще долго стояли толпы людей, оживленно обсуждая происшедшее.

XII. Нищий, больной сердцем

аспар фон Мённикхузен полагал, что его дочь действительно больна, — ничем другим он не мог объяснить ее душевное состояние и безрассудное упорство. Барон отвез Агнес в закрытой карете домой и оставил на попечение врача, подружек и теток, сам же поспешил в дом Гильдии принимать гостей и объясняться с ними. Женщины почти насильно уложили Агнес в постель, хотя девушка и уверяла их с улыбкой, что она уже совсем не больна, а только чувствует усталость и небольшое головокружение. Врач предлагал ей то одно, то другое лекарство и даже доставал склянку с пиявками, уверяя, что пиявки еще ни одной невесте не повредили, но Агнес полупросительно, полунасмешливо отклонила его помощь, так что почтенному господину ничего иного не осталось, как сердито махнуть на строптивую девицу рукой и удалиться. От женщин было несколько труднее отделаться. Напрасно Агнес описывала им в живых красках картины праздничного веселья в зале Гильдии, уверяла, что ее легкое недомогание никому не должно служить помехой, старалась объяснить, что ей нужны только покой и одиночество, — ничто не помогало: все дамы хотели остаться с ней, бодрствовать подле нее, чтобы назавтра свеженькую и здоровую повести под венец. Наконец Агнес, действительно уставшая, закрыла глаза и притворилась спящей. Женщины некоторое время перешептывались между собой, потом начали зевать и вопросительно поглядывать друг на друга. Постепенно из комнаты ушли сначала молодые, потом те, что постарше, говоря «сон лечит хвори»; наконец, ступая на цыпочках, удалились пожилые и… больше не вернулись; все они спустились с Тоомпеа в город. Только одна старая тетка, жившая в доме Мённикхузена, осталась у постели больной. Агнес открыла глаза и начала именем Бога умолять тетю, чтобы та оставила ее одну: она, дескать, не может уснуть, когда в комнате сидят люди; если ей что-либо понадобится, достаточно будет помощи прислуги. Тетка удалилась, потихоньку ворча.