— Отвечай же.
— Ну, он, конечно, не очень-то красивый мужчина… — протянула неуверенно девушка. — Рыжий и веснушчатый… И бесцветные ресницы… И губы тонкие, как лезвие ножа… И великоватые уши…
— Кто же оценивает мужчину по внешности? — назидательным тоном заметила Агнес; она едва удерживала смех, ясно представляя портрет Ханса Рисбитера по краткому, но очень точному описанию девушки из прислуги. — Скажи мне: он все же, по-твоему, человек дельный, честный, щедрый, смелый, к тому же безмерно богатый, как ты сама только что говорила…
— Господи, помилуй!.. — воскликнула девушка смущенно; она уже искала возможности как-то уклониться от прямого ответа. — Простите меня, госпожа, что я по недоумию своему завела этот разговор.
— Отвечай же, — велела Агнес. — На твой взгляд, он завидный жених…
— Я ведь не знаю господина юнкера, — пожала плечами служанка.
— Тебе покажется странным: я тоже не знаю его.
Служанка кивнула:
— Я никогда не возьмусь молодого барона судить. Но его собственные люди говорят, что…
— Что они говорят? — оживилась Агнес.
— Как будто господина юнкера нельзя назвать хорошим человеком.
— Короче говоря, ты не хотела бы взять такого себе в мужья?..
Девушка, краснея, покачала головой. Такое коротенькое слово «нет!», которое недавно прокричала Агнес, из служанки было не вытянуть клещами.
— Вот видишь! — сказала Агнес с улыбкой и с торжеством в глазах. — Если и ты не хочешь выходить за него замуж, как же мне этого хотеть? — Агнес поднялась со стула, прошлась по комнате, заглядывая в зеркало, оценивая свой наряд и с одной, и с другой стороны, потом велела: — А теперь пойди и принеси из сада самую красивую розу, какую найдешь. Я приколю ее себе к волосам. Только никому не говори, что я встала с постели. Я хочу остаться одна.
Когда роза была принесена и приколота к волосам, Агнес отослала девушку вон, заперла дверь на ключ, распахнула окно и стала смотреть вниз из-за занавески. На улице было не холодно, а только по-осеннему свежо. Комната находилась на втором этаже, и из окна были видны двор и единственная узкая улочка, ведущая к дому. И двор, и улица были в этот поздний час безлюдны.
Почему Агнес так жаждала остаться одна? Нужно ли ей было что-то скрыть от чужих глаз? Да, ей, действительно, нужно было кое-что скрыть: неописуемую радость, наполнившую ее сердце, вновь пробудившиеся жизненные силы, упоительное чувство вновь обретенного счастья, какое, казалось, уж было утеряно безвозвратно.
«Габриэль жив, Габриэль здесь!.. И мы опять будем вместе», — звенела в ее сердце ликующая песнь.