— Сани! — окликаю я.
Едущая впереди кварта останавливается.
— Ты уверена, что дорога правильная? — спрашиваю, приблизившись. — Может, не стоило сворачивать?
— На тропе мы теряем день пути, — качает головой Сани. — А так к вечеру будем на месте.
Пристально смотрю на спутницу. Круглое, миловидное личико, большие темные глаза. Редкая шерстка на щеках и ладонях. Это не портит впечатления. У Сани ладная, стройная фигурка с округлостями в нужных местах. Симпатичная девчонка. С хвостом, конечно, но к ним я привык Сани смотрит на меня с обожанием: землянин разговаривает с ней как с равной. Кварт к мужчинам в Паксе не подпускают. Но это в Роме. Здесь степь и свободный мужик — молодой и сильный. Стоит только намекнуть…
Что-то не о том думаю — длительное воздержание сказывается. С тех пор, как пропала Вита, я ни с кем и ничего. Пусть так и остается.
— Продолжим урок?
— Слушаю, господин! — кивает она. — Как будет «есть»?
— Хав.
— Идти?
— Гур.
— Спать?
— Торм.
— Сражаться?
— Арч.
— Скажите: «Я хочу есть».
— Е ынкидат хав.
— Я пришел с миром.
— Е гура ан тусим…
Перебрасываясь словами, мы рассекаем заросли травы. Язык сарм я зубрю с первого дня поездки. Объясниться уже могу. Сани хороший учитель: прежде чем приступить к новой теме, заставляет повторить предыдущую. Славная девочка!
— Как будет на языке сарм: «Ты хорошая»?
— Ар морате.
— Ар морате, Сани!
Она смущается и краснеет.
— Если съездим благополучно, дам тебе десять ауреев.
— Не нужно, господин! — лепечет она.
— А что хочешь?
— Я… — она смущается еще больше. — Я не смею просить…
Договорить она не успевает: на горизонте возникают черные точки. Всадники, вернее, всадницы — мужчины здесь не воюют. Я привстаю на стременах. Точки заполняют горизонт. Сармам из Балгаса надоело ждать, и они пошли нам навстречу? Точки растут в размерах — нас заметили. Уже различимы фигуры, меховые шапки…
— Прости меня, господин!
С удивлением смотрю на Сани. Она бледна, губы дрожат.
— Я виновата! Следовало ехать тропой.
— В чем дело?
— Это дикие сармы…
Здравствуй, жопа, новый год! Приехали… Дикие сармы не подчиняются Балгасу, они сами по себе, и плевать им на всех и вся. Короче, банда.
— Сани, становись рядом и, как начну говорить, переводи слово в слово! Не вздумай что-то пропускать или добавлять от себя! Поняла?!
Она торопливо кивает. В глазах страх. Мужчину сармы не тронут, а вот нолу…
— Соберись! Ар морате!
Снимаю с седельного крюка и забрасываю за спину щит. Повод в левой руке, правая — на рукояти спаты. Впереди уже вопят — добыча близка. Конная лава накатывает на нас и, не доскакав с десяток шагов, обтекает по сторонам. Мохнатые, покрытые пылью рожи, оскаленные зубы, вопли… Замечаю, что вооружение у кочевниц дохлое: кожаные нагрудники, да и то не у всех, простенькие луки, обтянутые кожей щиты из прутьев, копья с костяными наконечниками… Мечей на поясах не наблюдается. Лица юные. Банда оборванцев, котята. Правда, у котят есть коготки и царапаются они больно.