Молодой человек с нервным, красивым, но каким-то болезненным лицом, не отрываясь, смотрел на неё, облизывая губы. Передёрнуло от его взгляда и этого облизывания.
— Дядя, а можно я её себе заберу?
— Понравилась? — толстяк похабно осклабился, — забирай, Клод, не жалко. Пора и тебе обзавестись персональной игрушкой.
Молодой человек шагнул к ней, присел на корточки, заглянул в перепуганные глаза. Взял в руку чёрную мокрую прядь и потянул на себя. Она вынуждена была податься к нему.
Никогда не забудет эти водянистые, практически бесцветные глаза с маленькой точкой зрачка. В них было столько предвкушения и обещания… боли, её боли.
— Ты будешь моей первой и любимой игрушкой, моей зверушкой. Я постараюсь играть с тобой долго-долго. Твои крики будут сладкой истомой разливаться по моей крови. Твоё тело узнает непередаваемые муки боли. Я буду доводить тебя до грани — желания смерти, но ты не получишь избавления. Ты будешь жить для меня, у моих ног. Ты — непомнящая. Я создам твои воспоминания, слеплю из тебя похотливую суку, жаждущую моих прикосновений и страшащуюся их…
— Клод, не хочу прерывать, слушал бы и слушал, — перебил дядя. — Напоминаю: мы спешим к твоей невесте. А с этой наиграешься вечером.
— Вы поняли, девку — в подвал, щенка — на псарню, — это сказано уже слугам. — В плащ только заверните, чтоб не заболела и не сдохла раньше времени.
Она не помнила свою жизнь до Клода. Но если бы помнила, жизнь поделилась бы на ДО и ПОСЛЕ.
А её новая жизнь началась с него. Не самое хорошее начало. Как оказалось, у неё высокий болевой порог. Она могла долго терпеть боль и хохотать ему в лицо, ну да, реакция у неё такая на боль. Он истязал её три дня. С перерывом на сон, его сон и её забытьё. Три дня между жаждой своей смерти и жаждой убийства этого психа. Он пытался сломать её, сделать послушной его желаниям сукой. Она, не помнящая себя прежней, не хотела помнить себя сдавшейся, униженно ползающей у его ног. Она провоцировала его, чтоб он сорвался и убил. Но эта скотина всегда вовремя останавливался, ему хотелось видеть её живой… пока живой.
Не знаю, как происходил захват замка. Она висела, распятая на цепях в его спальне. Кровавые седые лохмы завешивали глаза, последняя порка ввела её в состоянии прострации. Пришёл слуга, что-то зашептал Клоду в ухо, и они поспешно удалились. Тела своего она не чувствовала. Ну, давай же, сдохни уже, приказывала она себе.
Услышала, как открылась дверь. Пришёл.
— Что-то ты рано явился, служанки разбежались, не догнал? — прокаркала она, знала — бесится, когда издеваюсь. Ну, давай, дожми, мне чуток осталось. Попыталась рассмеяться, не получилось. Жаль, смех его сильно бесит.