― Он шутит, Яша, ― осторожно сказал Алик.
― Я не шучу. Правда помог. Только вот дальше помогать не хочет.
― Не надо об этом, Саня, ― попросил Алик.
― Надо, Алик, надо. Ты вон Колхознику позвонки разобрал, челюсть в кашу превратил. А он в младенчестве ротиком пузыри пускал, на колеблющихся ножках к мамкиному подолу мчался. Что ж ты его не пожалел?
― Саня, прости меня, пожалуйста, но я не могу.
― Гуманист! ― Ты ― не гуманист, ты чистоплюй.
Все, кроме Романа, ни хрена не понимали, хлопали глазами.
― Саня, ― предостерегающе потребовал Роман.
― Что ― Саня? Что ― Саня?
― Ничего, Саня, ― ответил Роман. ― Переживем.
― Извините меня, ребята, ― еще раз покаялся Алик.
― Э-э, да что с тобой разговаривать, ― Александр махнул рукой. Яша, оценив накалившуюся обстановку, глянул на Софью и отдал распоряжение:
― Сонька, пой!
Софа сходила в соседнюю комнату, принесла гитару с фиолетовым бантом, уселась, кинула ногу на ногу, показав кругленькую коленку, пристроила инструмент между ногами и титьками, запела. Софа за богатого интеллигента замуж хотела, Софа изысканного Вертинского пела:
― В бананово-лимонном Сингапуре,
Где плачет и смеется океан,
Вы брови темно-синие нахмуря...
Константин пробрался к Александру, положил руку на плечо.
― Не злись на Альку, начальник.
― Я не на него, я на себя злюсь.
― Не ври, Санечка, ― встрял в разговор Алик и улыбнулся.
― Обалдуй, ― без сердца уже сказал Александр. Софа пела. Сильно дефонируя, но с неподдельной страстью. Уже больно жизнь, про которую она пела, была хороша.
Во время второго этапа прибежала младшенькая Элеонора, от подружки прибежала, поклевала малость со всеми и пошла спать. Объявился, наконец, и Мишка. Со свиданья, надо полагать: в Лешкином пиджаке и галстуке. Этому налили соответственно небольшим его годам. Он выпил, молниеносно нахватался пищи до отвала, осоловел, расплылся по стулу и улыбчиво щурился на все ― на лампу, на родителей, на разговоры.
После второго этапа танцевали под патефон. Мужики, ногами изображая фокстротные кренделя, с удовольствием по очереди тискали королеву бала Софью.
Третий этап был краток: допили и стали прощаться. Размягченные, добрые, любящие друг друга и всех, они, благодаря за шикарный прием, лобзали Розу, Яшу, Лешку и особо тщательно Софью. И, вспомнив, Мишку тоже. Выкатились.
На улице глотнули свежего воздуха и загалдели. Обняв Александра за плечи, Алик кончил:
― Санек, ты на меня не сердишься? Не сердишься, да?
― Да иди ты, знаешь куда? ― добродушно ответствовал Александр.
Костя натужно выкрикивал: