— Полагаю, — сумела наконец вставить слово Летиция, — что я удивительная женщина, если выслушала подобное от собственного мужа и не зарезала его от ревности.
— Ты и в самом деле удивительная женщина, любимая, и ты никогда не зарежешь меня из-за королевы. — Он снова улыбался, и она прильнула к его груди.
— Мне не нужна та часть тебя, которая принадлежит ей, — прошептала она. — Я люблю то, что есть у меня, и нам лучше постараться воспользоваться этим как можно лучше, пока она не приказала тебе явиться ко двору. Когда в Лондон прибывает посланник французского принца?
— Через неделю; его зовут Симьер — он гофмейстер Алансона. Он пробудет у нас около месяца и уедет ни с чем. Вы не голодны, леди Лестер? Мне позвонить, чтобы нам принесли поесть, или сегодня мы пообедаем попозже?
— Я буду обедать попозже всю эту неделю, — ответила Летиция. — И вы тоже, милорд.
Вильям Сесил оставил должность секретаря королевы. Получив титул лорда Бэрли, он стал её первым министром и с обычной дальновидностью предложил на пост, который освобождал и который был вторым по значению в государстве после его собственного, своего кандидата. Секретарь находился рядом с королевой круглые сутки; он вёл её переписку и был в состоянии влиять на политику правительства, если Елизавета доверяла его советам. Неудачно подобранный на такую важную должность человек мог загубить всю работу Бэрли. При удачном же подборе секретарь королевы успешно дополнял бы первого министра, и Бэрли не мог найти человека с более близкими ему взглядами, чем у бывшего посла во Франции сэра Фрэнсиса Уолсингема. В данный момент они ждали вместе в приёмной королевы.
— Я сказал её величеству, что она может положиться на ваше благоразумие и трезвость суждений, — повторил ещё раз Бэрли. — Я так лестно вас охарактеризовал, что вы наверняка получите эту должность, если только сами всё не испортите.
Уолсингем был высок и худ, с пронзительными глазами странного зеленоватого цвета и тонкими губами, которые никогда не улыбались. Его лицо было лицом сурового и бескомпромиссного фанатика, вечно сражающегося с тем, что он называл силами зла. В их число входили все приверженцы римской католической церкви, находившиеся под её влиянием по всему миру.
— Если вы расскажете мне, каковы опасные места на этой службе, я буду их избегать, — сказал он. — Я переписывался с её величеством, но слышал, что она капризна; это обычная для женщин слабость, и я не могу сказать, что неспособен с нею справиться, милорд.
— Не вздумайте заговорить с королевой таким же тоном, каким только что говорили со мной, — резко оборвал его Бэрли. — Если вы хотите получить эту должность, ни в коем случае не пререкайтесь с королевой, не возражайте ей и не высказывайте суждений, которые бы противоречили её собственным. Вы должны быть почтительны без раболепия, если она вас о чём-то спросит, отвечайте не медля и правдиво, вы должны всегда быть в состоянии точно сказать ей, где находится любой документ и чем вы только что занимались. Вы не должны выказывать каких-либо пристрастий, а главное — воздержитесь от религиозных споров, когда речь идёт о государственных делах. Королева — благочестивая протестантка, но нисколько не симпатизирует вашим крайним взглядам, и если вы их выскажете, это только вызовет у неё раздражение. Я научился сдерживать свой язык в её присутствии, и вам придётся последовать моему примеру. Никогда не забывайте, что она королева, и хотя с нею надо обращаться так же учтиво, как со всякой женщиной, женские слабости ей не присущи. Ни в коем случае, сэр Фрэнсис, не выказывайте презрения к её полу; вы вскоре убедитесь, что её величество — не обычная женщина.