Прошло уже два месяца с тех пор, как умер граф Лестер; он отправился в Бакстон и умер в пути, и, когда Елизавета услышала об этом, она упала в обморок. Затем она удалилась в опочивальню, заперла дверь и долгое время находилась там, не желая выходить или пускать кого-либо к себе, пока премьер-министр лорд Бэрли, не побоявшись ответственности, не приказал взломать дверь и вошёл к ней. Свидетелей их встречи не было; никто не знал, что он ей сказал и как убедил совладать со своим горем и вернуться к исполнению своих обязанностей. Если бы ему этого не удалось, вполне возможно, что королева довела бы себя до смерти.
В зеркале она видела своё смертельно исхудавшее и обескровленное лицо; на этом лице жили только глаза, и они выражали муку и отчаяние.
— Какого чёрта ты делаешь? На что это ты глазеешь? — Элизабет Трокмортон вздрогнула и подскочила к королеве.
— На ваши платья, ваше величество. Не взглянете ли вы на них и не выберете ли, какое вам надеть?
Королева медленно повернулась.
— Красное, — сказала она, — и золотое, и зелёное... Вы что, леди, насмехаетесь надо мной, что приносите наряды таких расцветок? — Молодая женщина съёжилась и передала платья своей подруге Маргарет Ноллис.
— Прошу прощения, ваше величество. Я принесу вам другие.
— Принеси какие тебе угодно и иди к чёрту! — рявкнула королева. — Принеси что-нибудь траурных цветов, ибо я в трауре. Где эта дура с париками?
Королеве принесли три завитых и надушенных парика, сделанных из тонкого шёлка различных оттенков: от тёмно-каштанового до бледно-золотистого.
Её собственные седые волосы были коротко острижены и стянуты на затылке. Она прикинула на себе самый тёмный парик, взглянула в зеркало и отбросила его в сторону. Всё было напрасно; ничто не могло скрыть бледность её лица и жуткие круги под глазами; даже это хитроумно искривлённое зеркало показывало, что она — старая развалина, и, будто в насмешку, в нём мелькали отражения склонившихся над нею молодых лиц.
Никто не смотрел на неё с восхищением, в которое она могла бы поверить; она окружена молодыми мужчинами и женщинами, которые преклоняют колени перед грозной королевой Англии, но не испытывают никаких чувств к Елизавете Тюдор. Не важно, что на ней надето, если сегодня вечером Роберт её не увидит. Роберт не будет стоять за её стулом, не будет её смешить, не проводит её в опочивальню и не проведёт с нею часок-другой перед тем, как она ляжет спать.
Он мёртв. Он умер вдали от неё, по дороге в Бакстон, и ей теперь нечем утешиться, кроме его писем; последнее из них было написано всего за два дня до того, как его не стало. Он умер без неё; жестокий поступок, несправедливый поступок, оставивший её влачить одинокое и пустое существование наедине с безжалостным государством, навязывать людям свою волю двадцать четыре часа в сутки, править и совещаться с Бэрли, который так одряхлел, что едва может ходить, смотреть на стареющие лица людей, бывших молодыми, когда она была молодой, и молодые лица людей, которые знают её только лишь как деспотичную старуху.