-- Разнять! Всех успокоить! Взыскать за посуду! Желательно аккуратно и по возможности вежливо, -- приказал я.
-- Зачем? -- удивился Евсей. -- Отдыхают люди, чего мешать-то!
-- Ты блатной или кто?
-- Понял. Шестерки и Подельник, за мной!
Словно ледокол льдину рассекла моя гвардия противников. Особо прытким братья Лабудько попортили наружность. Помня наказ, Ванька подскочил к стрельцу, сползающему по стенке, усадил на место и вежливо поинтересовался:
-- Не ушибся, милок?
Выправляя свернутый нос, служивый от ответа воздержался. Порядок был восстановлен в рекордно короткие сроки. Лишь самый буйный из крестьян вцепился в Евсея.
-- Ты кто такой!
-- Фраер!
-- Докажи!
-- Ща как тресну!
Инцидент был исчерпан. Стрельцы сели за стол к мужикам пить мировую. Снова зашлась в истоме гармонь, трактирщик цвел, как одуванчик на болоте.
За нашим столом вмиг поменяли скатерть и угощение. Появились блинчики с икрой, свиной окорок в грибном соусе, запотевший графинчик с водкой и многое другое. Мои миротворцы были поражены.
-- Вот это да! -- Восхищался Федька. -- Скажи кому -- не поверят. Сначала за деньги пускать не хотели, теперь бесплатно потчуют.
-- Дел-то, -- соглашался Васька, -- две сломанных челюсти и один нос, а такая халява! Эдак каждый день можно.
-- Главное, чтоб по понятиям было, -- кивал Евсей.
А по залу, от стола к столу, шепоток:
-- Смотри, блатные вечерять изволят...
-- А кто это?
-- Которые за правду-матку, за справедливость...
-- Да с такими рожами, ты глянь, только путников на большой дороге грабить.
-- Не скажи. А вон тот плюгавенький у них за старшего. Паханом кличут...
Отужинали на славу. Поправили здоровье водочкой, но в меру, дабы не ронять престиж. Вежливо раскланялись с хозяином. Трактирщик лично проводил до порога, просил не забывать.
-- Чего уж, -- кивнул Евсей, -- зови, ежели что. Был бы человек хороший, а кулак найдется.
Сытые и счастливые мы направились в сторону городских ворот. Здешний воздух пьянил больше водки. От каждого палисадника, от земли и даже неба, исходил неповторимый запах свежести. На этой земле можно только жить, для смерти она непригодна.
На перекрестке пришлось остановиться. Дорогу перегородили несколько пролеток на рессорном ходе. Бьют копытами лошади, щерят зубы возницы. Евсей напрягся и сжал кулаки.
-- Прощайте, братцы. По мою душу. И как выследили, никто ж не знал...
Мне вспомнилась тощая тень, нырнувшая под прилавок на базаре. Дьяк расстарался, больше некому. Я развернулся и встал рядом.