О проблемах языка и мышления (Сталин, Энгельс) - страница 294

Обстригание богатого, крепкого и беспорядочного языка, завещанного XV веком, шло, таким образом, рука об руку с облагораживанием свирепых нравов и грубых вкусов феодальных баронов.

В списке писателей, произведения которых должны были дать материал для Словаря, фигурировали Амио, Монтень, Депорт, Шаррон, королева Маргарита, Ронсар, Маро и т.д.; но вскоре было замечено, что несмотря на поразительное богатство их языка, они не пользовались множеством слов и выражений, которые, между тем, необходимы для повседневного обращения. Волей-неволей пришлось обратиться к тому языку, на котором все говорили, и, вместо того, чтобы фиксировать словарный запас знаменитых писателей, язык которых, по выражению Пеллисона, «в течение нескольких лет становился варварским», – составить словарь живого языка.

…академики впервые указывают, какие слова должны употребляться при поэтическом стиле, какие – при высоком, и какие уместны в обыденном разговоре. В XVII веке полагали, что язык, достигший своего полного совершенства, должен быть раз навсегда фиксирован; Академия была коллегией жрецов, на обязанности которой лежало охранять посвященный ей культ.

Огражденная от произвола и индивидуальной прихоти, регламентированная многочисленными и точными предписаниями грамматики, речь аристократического общества, окончательно сложившись, была затем распространена книгами и навязана молодому поколению воспитанием. Вопреки своему искусственному происхождению, язык этот стал обиходным языком аристократии, господствующего класса. Он до такой степени вошел в плоть и кровь версальских придворных, что они считали столь же невозможным пользоваться в разговоре народным языком, как одеваться в грубое и бесцветное платье ремесленников и буржуа, которых они видели из своих карет, когда во весь опор мчались через Париж ко двору.

Народный язык, о существовании которого дворяне, быть может, и подозревали, но с которым они нисколько не считались, получил возможность утвердиться; его слова и выражения начинают просачиваться в язык высшего общества вместе с финансистами и богатыми буржуа, проникавшими в салоны и аристократические семьи, гербы которых они покрывали позолотой.

Писатели XVIII века были лишь сиделками у постели умирающего [языка], жизнь которого пытались продлить с помощью академических постановлений.

В Академии, в состав которой иногда входило больше дворян, чем писателей, они подчинялись им в борьбе за язык аристократического общества; у себя дома и в повседневном общении они говорили только на народном языке, и на нем же писали свои частные письма, а тем, другим языком, пользовались лишь при высиживании своих элегий, трагедий и книг «in octavo».