Глаза девушки загорелись интересом, Афанасий позволил себе немного прихвастнуть, вспомнил пару операций, без особых подробностей, и соседка, о которой он никогда не вспоминал по причине её малолетства, прониклась к нему благоговением.
Впрочем, она относилась так же и к Олегу, который раскрылся для Афанасия с другой стороны и буквально заливался соловьём, напустив туману насчёт своей секретной службы в «метеоцентре».
Афанасий на следующий день спросил у него:
— Ты что, синоптик, влюбился, что ли?
На что Олег смущённо признался:
— Похоже, что да.
К счастью, задать тот же вопрос школьному товарищу он не догадался, иначе заставил бы Афанасия искать уклончивый ответ. Хотя в душе майор мог признаться самому себе, что Дунька Ходченкова, выросшая из Одуванчика в прекрасную лебедь, и у него оставила неизгладимый след в сердце. К тому же Олег остался в Судиславле до конца недели, его отпуск только начинался, поэтому в душе Афанасия кололся шип ревности, и он никак не мог от него избавиться, несмотря на приглашение Дуни заезжать к ней чаще.
Как оказалось, девушка с двенадцати лет увлеклась золотошвейным ремеслом, а к девятнадцати годам стала известной мастерицей, за её изделиями из золотых и серебряных нитей — иконами, головными уборами и картинами — приезжали даже из-за рубежа.
На вопрос Олега, где она достаёт материал — те самые нити, — Дуня простодушно заявила, что на одной из выставок мэр Судиславля договорился, и теперь всё необходимое Дуне привозят из Торжка, где и зародился семьсот с лишним лет назад золотошвейный промысел.
Афанасий с Олегом натурально обалдели, когда она показала им свои работы, не ожидая от соседки такого мастерства. Она в ответ подарила им по носовому платку с узорами: на одном были изображены петухи на ажурной стеночке, на втором — сложная композиция из древнерусских символов и сердце в её центре. Этот платок достался Олегу, отчего Афанасий расстроился: показалось, что Дуня всё-таки больше внимания уделяет другу детства.
Припомнил он и «диверсию», которую совершил не без подсказки деда поздним вечером, уже после встречи с Дуней.
Захотелось «пострелять» из нейтрализатора, так как он чувствовал возбуждение и вряд ли уснул бы скоро. Геннадий Терентьевич перечить не стал.
— Пошли, потренируемся, — слез он с лежанки.
А в сарае вдруг заявил с прорвавшимся гневом:
— Была б моя воля, я эту мотоциклетку мазуринскую в пыль превратил бы!
Афанасий, открывавший дверь сарая, удивлённо оглянулся на старика, потом понял, что Кырик со своей гоп-компанией действительно довёл соседей до белого каления, и закончиться это могло плохо, вплоть до вооружённого столкновения. Мысль, что сам Афанасий через пару дней уедет, а компания останется, добавила жару. Надеяться на то, что «байкеры» присмиреют, было наивно, эти парни не привыкли жить тихо.