«И эти заблудшие, как и язычники… ишь, что удумали — отрицать рождение Иисуса от Девы Марии…» — зло подумал Иктинос, подошёл к решётке и потрогал железные прутья: сидели они крепко — ни раскачать, ни выбить…
«Ничего, главное, не падать духом… Уже хорошо, не порешили сразу, может быть, что-то потом изменится… — надо признать регионарх был мужественным человеком: не впал в отчаяние, тоску, здраво стал рассуждать: — Меня хватятся, только б Астурий не молчал, сказал про мельницу… А выпустили ли его оттуда живым?…»
Иктинос увидел наваленную в углу солому, сел на неё и, обхватив руками колени, уткнул в них голову. Она слегка побаливала. Резало в глазах… Тяжелели веки. Регионарх закрыл их и будто провалился в сон, который состоял из картин прошлого… Они не были радостными: вся его жизнь состояла из грязи, предательств добывания золота любым путём, обмана, измены жене. Жена… Климентина, и как её там ещё звали — Мерцана… Иктинос после праздника Световида побывал потом на месте гибели язычников. Возле одного деревянного идола нашёл несколько драгоценных камней, не замеченных хазарами, и кое-где золото и серебро, не полностью ободранные со священных елей; за рубины и сапфиры он купил у молодого хазарского сотника дочь языческого жреца. Лучше бы не делал этого!
Где-то в глубине души Иктинос чувствовал, что она принесёт ему несчастье… И ещё сделал ошибку, отвезя её до крещения в новую веру к своим родителям: Аргир отошёл от дворцовых дел и жил с женой в загородном поместье… Они полюбили невинное дитя и просватали за любимого сына.
Но проклятие верховного жреца тяготело над Иктиносом. И он уже осознанно стал ждать мести с того дня, как поведала Климентина-Мерцана о своей встрече с язычником Доброславом, хотя она уверяла, что русы пообещали не трогать его, Иктиноса… Всего лишь слова!
Она рассказала ему об этом после того, как от Константинополя отошли воины Аскольда и Дира и думала, что город покинули и крымские язычники. Но он не был так наивен, как жена… Он искал их, чтобы убить… А язычники перехитрили его, и регионарх оказался в ловушке…
Ночью в темницу пришли люди, те, которые скрутили Иктиноса на мельнице (а это были друзья Гасмарана), вновь связали Медного Быка уже по ногам и рукам, завязали ему глаза, в рот засунули тряпку, пахнущую мочой (кто-то из бродяг помочился на неё), перекинули его через круп лошади и повезли. Долго ли ехали, близко ли, Иктинос определить не мог, так как снова провалился в сон, похожий на кошмарный бред. Лошадь остановилась, его стащили и бросили, словно мешок с пшеничным зерном. Только запомнил регионарх, что пришла, несмотря на некоторую боль от удара о землю, в голову дурацкая мысль: «Да ведь павликиане, как и сарацины, пшеницу-то не сеют…»