Вскоре её на руках принесли хазарские воины и поставили, вконец перепуганную, на ноги перед шаманом. Увидев перед собой красивую степнянку, Чернодлав удовлетворённо покивал:
— Жаксы! Кто ж ты такая? — спросил улыбаясь.
Деларам, приходя в себя, не ответила на вопрос, лишь перевела взгляд с бывшего древлянского волхва на лежащего на траве коня, которого умертвили второй стрелой в глаз, чтобы избавить животное от лишних мучений…
— Молчишь?! А ну, — обратился Чернодлав к воинам, — снимите с неё одежды!.. Пусть проветрится.
— Не подходите! — воскликнула Деларам, выхватив из-под накидки кинжал, и подняла руку, озираясь по сторонам.
Во всем выражении её возбуждённого лица, во взгляде проглянуло столько отчаянной решимости, что воины не сразу бросились выполнять приказание шамана; это, собственно, в какой-то миг и охладило Чернодлава, и он устало махнул рукой:
— Не надо… Ведите её на уртон.
Вскоре Деларам представилась ужасная картина: где по одному, где вповалку лежали убитые русы. У некоторых на голове и шее запеклась кровь. У многих были открыты голубые глаза и немобезучастно взирали в бездонное небо…
Служанки жались в кучу, а завидев госпожу, загалдели, заголосили разом. Сотник Алмуш прикрикнул на них, и они замолчали.
Шаман повелел ему отвести Деларам и её служанок в отдельную палатку и поставить возле входа охранников, потому что заметил, как у других сотников да и десятников тоже при виде пленниц плотоядно загорелись глаза…
«Эта птичка не простого полёта», — предположил Чернодлав, глядя на Деларам.
— Пусть успокоится, а утром о себе всё скажет, — поведал он тихо Алмушу.
Тот согласно кивнул.
Разведывательная тысяча Чернодлава почти полностью состояла из идолопоклонников, иудеев (в основном сотники и десятники) можно пересчитать по пальцам. Большинство воинов верили в бога Огня и Солнца, они поднимались рано, до восхода, и ждали появления первых лучей.
Также раненько встала и Деларам. Каково же было удивление Чернодлава, когда она начала молиться восходящему солнцу…
— Имеет с нами единого бога… А не скажет, кто такая, знаю, что сделать… — обратился шаман к Алмушу.
— Посадим на раскалённые угли.
— Не-е, брат, так не годится… Испортим нежную кожу… Разве тебе не будет жаль её?
— Будет жаль… — ответствовал простодушный сотник.
Когда на вопросы: «Кто она и откуда? И зачем оказалась здесь?» Деларам снова не захотела отвечать, шаман вывел из палатки оставшихся в живых служанок, которых тут же окружили хазарские воины, и сказал:
— Сейчас я отдам девиц на поругание… По тридцать человек на каждую. После чего они умрут в мучениях. То же самое ожидает и тебя, моя красавица…