Мы упорно продвигались в ночном тумане к клоакам Уайтчэпела, куда стекались людские нечистоты великого города. Холмс шел уверенно, как человек, хорошо знакомый с этими местами. Только один раз Холмс остановился и спросил:
— Между прочим, Уотсон, вы не забыли положить револьвер в карман?
— Я сделал это перед самым уходом, когда отправился на встречу с вами.
— Я тоже вооружен.
Мы начали с притона курильщиков опиума. Задыхаясь в удушливых испарениях, я шел за Холмсом мимо рядов нар, на которых возлежали наркоманы в чаду своих убогих грез. Холмс поворачивал то одного, то другого, чтобы лучше рассмотреть. Некоторым он бросал несколько слов, иногда получал слово в ответ. Мы покинули притон, не получив там никаких ценных сведений.
Потом мы побывали в нескольких дрянных пивнушках, где нас по большей части встречала угрюмая тишина. Здесь также Холмс перекидывался редкими словами с какими-то типами. Было ясно, что он с ними знаком. Иногда одна-две монеты переходили из его руки в чью-то грязную ладонь.
Мы покинули уже третий вертеп, еще более мерзкий, чем остальные, и я не мог больше сдерживаться.
— Холмс, Потрошитель — это не причина, а результат.
— Результат, Уотсон?
— Да, таких разлагающих заведений, как эти.
Холмс пожал плечами.
— Разве у вас все это не вызывает возмущения?
— Я, конечно, приветствовал бы коренные перемены, Уотсон. Быть может, в некие далекие, просвещенные времена они наступят. Пока же я реалист. Утопия — это роскошь, а у меня нет времени мечтать.
Прежде чем я успел ответить, он открыл еще одну дверь, и мы очутились в публичном доме. Ударившая в нос волна дешевых духов чуть не сбила меня с ног. Комната, в которую мы вошли, представляла собой гостиную, где с полдюжины сильно декольтированных особ расположились в ожидании клиентов.
Расшитая бисером портьера раздвинулась, и в проеме двери показалась толстая мадам с точечками глаз, напоминавших изюминки.
— Что привело вас в такую ночь, мистер Холмс?
— Уверен, что вы знаете, Леона.
Ее лицо помрачнело.
— Как, по-вашему, почему мои девушки не на улице? Я не хочу потерять ни одну из них!
Сильно накрашенная толстушка заговорила сердито:
— А я чуть не заполучила одного господина, ей-богу, живет в Пакэне. Идет он вверх по лестнице, белый галстук, накидка… Увидел меня и остановился. А тут проклятый бобби[4] высунул свою физию из тумана и говорит: «А ну-ка, марш в свою комнату! В такую ночь нечего здесь делать».
Девица злобно плюнула на пол.
Голос Холмса звучал совершенно спокойно, когда он спросил:
— Джентльмен убежал, надо полагать?