Их мать не была такой здравомыслящей уже несколько месяцев. Анна с отчаянием подумала о том, что это долго не продлится. А ей столько всего хотелось сказать Бетти! Как может она рассказать обо всем этом за один визит?
— Я рада, что тебе понравилось. — Анна провела рукой по волосам.
— Посмотри на себя — тощая, как вешалка! — Бетти неодобрительно поджала губы. Она всегда заставляла дочерей кушать, и это стало одной из причин того, что Анна была такой толстой. Анна открыла рот, чтобы ответить, но Бетти уже не думала об этом.
— А где Моника? — раздраженно спросила она.
Анна почувствовала, как огромная тяжесть опускается на ее плечи. «Я не смогу это вынести. Только не сейчас». Лиз, должно быть, почувствовала ее замешательство, потому что тут же подошла к матери. Опустившись на корточки, она взглянула в глаза Бетти.
— Мам, разве ты не помнишь? Ты была на похоронах, — осторожно сказала Лиз.
— На похоронах? Каких похоронах? — резко спросила Бетти. — Ради бога, о чем ты говоришь?
— Мам… — Лиз была близка к панике. — Моника мертва.
— Какие ужасные вещи ты говоришь! Я больше не хочу это слушать! — Бетти закрыла уши руками.
— Мама, ты же знаешь, я не могла такое придумать.
— Вы, девочки, всегда ей завидовали! Вы обе! — Бетти сердито уставилась на дочерей.
— Хорошо, думай что хочешь. — Лиз снова поднялась на ноги с выражением отчаяния на лице.
— Это правда, мама. — Анна погладила Бетти по голове. — Моника… теперь с Иисусом. — Бетти всегда говорила им это, когда кто-то умирал.
Но проблески здравомыслия уже исчезали из глаз их матери.
— Вы лжете! — Она дико осмотрелась вокруг и пронзительным голосом закричала: — Драгоценная? Ты можешь выйти. Все в порядке, никто тебя не обидит. — «Драгоценная». Анна непроизвольно сжалась, услышав прозвище, которым мать в детстве называла Монику.
— Мама, пожалуйста, — слезы застилали ей глаза.
Кажется, все дошло до Бетти в один момент, и она начала качаться взад и вперед, сжав крепко руки у живота.
— Моя маленькая девочка! Моя драгоценная! — тихим голосом повторяла она. Звуки, которые она издавала, были почти нечеловеческими.
Лиз бросила на Анну взгляд, полный отчаяния.
Анна вспомнила, как их мать всегда гордилась Моникой. Хранила вырезки из газет с ее фотографиями и хвасталась своей знаменитой дочерью любому, кто готов был ее слушать. Казалось, Бетти никогда не замечала пренебрежения Моники, которое граничило с презрением.
— Это все моя вина, — еле слышно шептала Бетти. — Я должна была это прекратить.
Анна пыталась взглянуть матери в глаза, но взгляд Бетти был устремлен на какую-то далекую плоскость, которую видела лишь она одна.